Ольга Карпович - Моя чужая жена
– Ты и за меня все решил? — довольно резко перебила Аля.
Никита остановился на полуслове, обернулся и оторопел, увидев незнакомое, жесткое и непреклонное выражение ее лица. Аля с трудом сдержала нервный смех — очень уж глупо вытянулась его физиономия.
– Ну, я думал… — замялся Никита. — Ты… ты не поедешь? — осторожно спросил он.
– Нет, не поеду, — покачала головой Аля.
Никита отошел, сел на подоконник спиной к Але, свесив ноги за открытое окно. Солнце уже стояло высоко над лесом, возвышавшимся за забором дачи. В стороне промчалась, громыхая, пригородная электричка.
– А как же… мы… — одними губами произнес Никита.
Аля с трудом расслышала его слова, заглушаемые сумасшедшим гомоном птиц в саду. Она подошла к мужу, положила руку ему на плечо.
– Никита, ты ведь решил уже все, правда? Тебе действительно там, во Франции, нечего делать. А здесь у тебя начнется новая жизнь, работа, та, о которой ты всегда мечтал… Я буду только тебе мешать.
Он ощущал прикосновение Алиной узкой ладони сквозь тонкую ткань рубашки. И ему казалось, что от пальцев ее на плече должен остаться ожог. Что ж, значит, ему так и не удалось отвоевать ее, отобрать, присвоить себе навсегда. Не удалось, нужно уметь проигрывать… Только вот обставить себя он не даст. Думает, ей удалось обвести его вокруг пальца? Торопится занять вакантное место? Еще бы, а то скоро очередь претенденток выстроится… Пускай уезжает, пускай! Пусть исчезнет из его жизни навсегда. Это все-таки легче, чем видеть ее здесь, с другим…
– Не доставайся же ты никому, — болезненно усмехнувшись, пробормотал Никита.
– Что? — не расслышала Аля.
– Знаешь, может, ты и права. — Никита взял с подоконника спичечный коробок, подбросил его вверх и поймал раскрытой ладонью. — Может, это из-за тебя у меня ничего не получается… — И, картинно хлопнув себя по лбу, продолжил: — Точно! Как мне раньше это в голову не приходило! Вот как только ты появилась, все сразу и пошло наперекосяк.
Он схватил Алю за плечи, сильные пальцы грубо впились в кожу, оставляя синяки. Никита вплотную придвинулся к Алиному ошеломленному лицу и прошипел со злостью:
– Ведьма ты, что ли?
Аля невольно отшатнулась от темного огня, горевшего в его глазах. Когда-то в такие моменты он очень пугал ее, казалось, он способен на любую жестокость, так сильна в нем эта клокочущая в груди ярость. Но, прожив с Никитой почти три года, Аля научилась не бояться этих его внезапных вспышек. Это ведь не что иное, как гнев ребенка, у которого отобрали любимую игрушку. Вот он кричит, топает ногами, молотит кулаками по подушке, а через мгновение игрушка уже забыта и злость его рассеялась, будто ее и не было.
– Ведьма? — хрипло вопрошал Никита, заглядывая ей в глаза.
И Аля повела плечами, высвободилась из его цепкой хватки, сказала спокойно, со смешком:
– Я рада, что ты наконец это понял.
И слова ее отрезвили Никиту. Он фыркнул и, вжав голову в плечи, пошел в дом, бросив на ходу:
– Что ж, ладно. Значит, скажу отцу, чтобы только один билет заказывал, на меня…
7
Небо над темно-зеленым частоколом леса начало медленно розоветь. В окно потянуло утренним холодком. Засвистела в зеленых еще ветках рябины первая проснувшаяся птица. Прошла по улице дачного поселка пожилая молочница, позвякивая тяжелыми бидонами.
Никита ткнул последнюю сигарету в ощетинившуюся окурками пепельницу и, легко, беззвучно спрыгнув с подоконника, провел рукой по деревянной раме окна.
Как будто в насмешку судьба распорядилась так, чтобы их последнюю ночь они с Алей провели в той же комнате, что и первую — ту далекую серебристо-лунную ночь, когда ему казалось, что удалось отвоевать эту девушку, присвоить себе навсегда. Вот и на старых выгоревших обоях еще видны темные прямоугольники от плакатов музыкальных групп. С этой стены скалился Мик Джаггер, а вот здесь, на тумбочке, стоял бобинный магнитофон. А на этот подоконник влезла тогда Аля, изображая Наташу Ростову. Жизнь, конечно, самый лучший режиссер. Внимательный к деталям, точный и беспощадный.
Никита со злостью ударил кулаком по постели. Аля зашевелилась во сне, вздохнула, переворачиваясь на другой бок.
А может быть… Вдруг она передумала? Потому и лицо ее так умиротворенно, потому и улыбается во сне. Не вскрикивает, как обычно. Может быть, сейчас, через пару минут, она откроет глаза, потянется к нему и произнесет небрежно:
– Никит, поехали вместе, а?
Он напряженно смотрел в лицо жены, и под действием его взгляда веки ее задрожали, дыхание стало прерывистым, она заметалась на постели, вцепилась пальцами в край пододеяльника, судорожно всхлипнула.
– Ты что? Ты что? — прошептал Никита, гладя ее плечо. — Тише, успокойся, я здесь.
Но Аля, все еще во сне, выдохнула:
– Митя! Митя… Не уходи…
И Никита отдернул руку, словно обжегшись. Затем быстро стянул джинсы и лег рядом с Алей, но так, чтобы не касаться ее тела.
Аля вскрикнула и проснулась. Села на кровати, прижимая ладони к лицу, выровняла дыхание, покосилась на мирно спящего рядом Никиту. Кажется, не разбудила. Она решительно тряхнула головой, встала, высунулась в окно, с наслаждением вдыхая утренний воздух. Посмотрев на часы, подошла к кровати, склонилась над спящим мужем и позвала его вполголоса:
– Никита, пора!
И глаза его в ту же секунду распахнулись, и Аля невольно отшатнулась, ошеломленная их измученно-просящим выражением. Словно в последний раз пытался Никита остановить, удержать ее. Она мотнула головой, продолжая уверять себя: «Так будет лучше. Для всех будет лучше», и сказала ровно:
– На самолет опоздаешь.
Знакомая «Волга» поблескивала белым боком у ворот. Никита выволок на крыльцо два объемных чемодана и, кряхтя, потащил их к машине. Навстречу ему уже спешил шофер, поздоровался, принял у Никиты чемоданы и понес их. Никита вернулся в дом, снова появился на крыльце с небольшой матерчатой сумкой. Вслед за ним во двор спустилась Аля.
Они молча, почти не глядя друг на друга, шли к воротам. О чем теперь уже говорить, когда все решено и подписано. И так странно, неуютно и пусто на душе, словно только что навсегда закрыл за собой дверь старого привычного и любимого дома.
«Не бросай, не бросай меня, любимая, счастье мое, как же я без тебя…» — хотел крикнуть Никита, но вместо этого лишь кивнул на кусты у забора.
– Смотри, как сирень разрослась.
И Аля чуть улыбнулась, сказала словно про себя:
– Да… Верните головной убор, он дорог мне как память.
Никита весь сжался от ее слов и зашагал быстрее. Подойдя к машине, он склонился над багажником, помогая шоферу укладывать вещи.
