Его сладкая девочка - Аля Драгам
— Грушу? — Мама непонимающе смотрит.
— Иди сюда. — Наливаю в уцелевшую посуду чай и ставлю на стол. — Ксюша в больнице сейчас. Не всё гладко с беременностью. Я её про вкусное спросил, что привезти. Она грушу попросила. Не манго там, не вишню… Она вот такая, ма.
— Не манго и не вишню, — повторяет мама и грустно так улыбается. — Света бы краба королевского потребовала.
— Вот видишь. И ты это понимаешь. Ну какая у нас жизнь бы была?
— Бабушка тебя не простит. И отец…
— Когда-нибудь простит. Главное, дед понимает.
— Сдал нас?
— Предупредил. А папа… папа сам любит. Поэтому поймет.
Мы еще некоторое время сидим молча. Мама переваривает услышанное, а я мысленно строю диалог с отцом. Не вижу смысла прятаться. Как только Ксюшу выпишут, со всеми ее познакомлю. Кто не примет мой выбор… ну что ж… Я уже в том возрасте, когда могу себе позволить не жить во лжи и фальшивых улыбочках.
Мать ерошит волосы и встает из-за стола. Тихо прощается и прикрывает дверь. Приняла? То, что загрузилась, это уже хорошо. Может, не всё ещё в ней потеряно? Безусловно, в перевоспитание с одного разговора я не поверил. И с них станется устроить очередную провокацию. Но я свою позицию обозначил. Дальше их ход — понять или не понять.
Мать твою. Время! Некогда думать. Бегом в вниз за вещами. Закидываю в стиралку. Сегодня – то уже не успею больше. А еще подругу обещал привезти.
Смотрю на таймер, пара часов есть. Успею, если больше нигде не встряну. Вспоминаю, что в гардеробной стоит гладильный шкаф. Я им, правда, ни разу не пользовался. Если срочно — утюг спасал. Будет повод освоить.
***
Дорвался до сладкого. Шумно выдыхаю, устраиваясь на уже привычном месте. Хорошо хоть кровати удобные, а не односпальные койки, как раньше в больницах были.
— Устал?
— Немного.
Много. И сильно. Но ей знать необязательно. Чтобы успеть всё намеченное, пришлось скакать галопом. Сколько за весь день проехал, лучше не вспоминать. Но награда того стоила. И сейчас вопросительно смотрит на меня.
— Прости. Ты что-то спросила?
— Угу. Чем тебе помочь.
— А ты очень хочешь помочь?
— Очень. Мне нравится, когда ты улыбаешься.
Ксюша, Ксюша… знала бы, на что подписываешься.
— В душ хочу. Давай вместе? Ты меня намылишь, а я тебе буду улыбаться.
— Егор, — строит сердитую моську и брови хмурит, — здесь больница вообще-то.
— Вообще-то, — копирую её интонацию, — дядя доктор утром сказал, что маме надо делать приятное. И папе тоже. Поэтому в душ.
Ксюшка подозрительно молчит, голову отвернула. Ну что не так опять? Я сегодня замучился от разговоров, хочу просто насладиться своей девочкой, быть с ней. Я не против пошептать на ушко, но не выяснять отношения. Добби на сегодня сдох.
— Повернись-ка ко мне. Ты что, плачешь? Я не то сказал, да?
— То. Это просто… мама и папа… Ты так спокойно говоришь про это, я никак… никак не могу привыкнуть…
Потому что ты одна давно. И от этих слов отвыкла. Но ей я этого не говорю, конечно. Просто молча сгребаю на кровати и несу в душ. Будем отвлекаться. А уж рабочий способ я сто пудово знаю.
— Егор, что ты делаешь? — Пищит моя заноза, когда я начинаю стягивать с нее всю больничную белиберду.
— Я же сказал, принять душ. Ты меня не слушала что ли?
Как заставить себя не улыбаться, глядя на нее? Хочется быть серьезным, но губы сами в улыбке разъезжаются.
— А я…
— А ты со мной. Мы теперь много чего будем делать вместе. Давай вот так, аккуратно, — приседаю, помогая снять белье. А она хватает полотенце, закрываясь. Ну правильно, чё.
Настраиваю воду, параллельно избавляясь от своей одежды. По природе своей мужчины, видимо, лишены чувства стыда. Меня вот закрыться не тянет.
— В полотенце неудобно мыться, Ксюш. И я уже видел тебя без всего. Шагай сюда.
— Неа. — Еще и головой мотает. Меня и так накрывает, а её поведение распаляет до предела. Приходится себе напоминать, где мы и что наши нежности сейчас несколько ограничены.
— Упрямая ты моя. Я же все равно тебя не отпущу. — Прикусываю плечико и подтягиваю девочку в душ. На руки взять не позволяет метраж помещения, это дома хоть пляши, места хватит.
— Правда?
— Что правда? — Заговариваюсь? Про танцы что ли сказал?
— Что не отпустишь?
— Конечно, правда. Я же тебя люблю. — А ничего так, романтично даже. Обнаженные мы под струями воды. — Ты единственная, кому я говорю и говорил эти слова. Родителям не считается. И как же я тебя могу отпустить, если так долго искал?
Сам, кажется, таю в моменте. Так она смотрит сейчас, душу выворачивает наизнанку. Не могу больше… в глазах темнеет от желания. Желания прижать, прикоснуться, поцеловать.
Приникаю к приоткрытым губам. Сразу беру напором. Потом, в кровати, буду нежным и ласковым, а сейчас дико хочу пометить свою территорию. Слетаю наши языки, вжимаясь в плоский животик каменной эрекцией. Ксюша вздрагивает, но не отстраняется. Уже хорошо.
Выливаю на ладони гель и провожу по плечам, рукам. Беру запястья и перемещаю девичьи руки на свою шею. Прерываю поцелуй и шепчу:
— Не стесняйся, тебе можно всё.
В глазах моей девочки буря не меньше, чем в моих. Ловлю её дыхание, когда скольжу руками к аккуратной груди. Нет, здесь не будет никаких откровенных ласк. Я хорошо помню, что у Ксюши постельный режим. Все происходящее затеяно ради того, чтобы она не зажималась со мной.
Моя понятливая девочка забирает с полочки флакон и льет гель на мои плечи. Несмело растирает по коже, пока касаясь только шеи и плеч.
— Смелее, моя хорошая. Не бойся.
И она не боится. Сама приближается к губам, оставляя невесомый поцелуй. Как настоящий дикарь, подхватываю его, углубляя, покусывая. Срываю тихие стоны с желанных губ.
Размыливаю пену, показывая пример. Спинка, животик, бедра. Ксюша повторяет за мной, задерживаясь на животе. Жду, пока осмелеет и спустится вниз сама. Но нет. Надо помочь. Целую, отвлекая, и кладу ее ладошку на своего джентльмена. Не зря же он встал в присутствии дамы.
— Тише, всё хорошо. Просто сожми.
Долбаный мазохист. Устроил себе сам пытку. Ксюша медлит, а потом
