Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса

— Сам ты придурок! — Вырываюсь на свободу и несусь следом за Савой: ещё не поздно все исправить. Только выбежав в коридор, Ветрова нигде не вижу.

Как ужаленная бегу к кабинету русского, но и там Савы нет. Спускаюсь в столовую, заглядываю в раздевалку, но снова всё мимо. Отчаявшись найти Ветрова, понуро бреду обратно. В глубине души успокаиваю себя, что сейчас, на уроке русского, я сяду к Саве и все-все объясню. Но когда прохожу мимо спортзала, натыкаюсь на смазливую и весьма недовольную рожу Булатова.

— Поговорим? — Тоха грубо хватает меня за лямку рюкзака и как нашкодившего котёнка зашвыривает в «каюту».

Едва не упав, хватаюсь за край дивана и встаю спиной к распахнутому настежь окну во двор.

— Поговорим? — переспрашиваю подонка. — О чём нам с тобой говорить?

— О нас, Марьяна! — выплёвывает Булатов. — О том, что твоё хамское поведение меня начинает бесить!

— Нет никаких «нас»! — отчаянно развожу руками. — Нет! Неделю от тебя не было ни слуху ни духу! Ни звонка, ни СМС! Что это за отношения? Кому они нужны?

— Мне.

— Зачем, Антон? Наши с тобой отношения — подделка, неужели не ясно?

— Вполне, — соглашается Булатов и, засунув руки в карманы брюк, подходит ближе. — Только меня это устраивает!

Непонимающе морщу нос: бред!

— Отец поставил ультиматум, — продолжает Тоха. — Или я перестаю дурить, или после школы в военное училище со свистом отправлюсь.

— Отлично! — заявляю язвительно. — При чём здесь я?

— Скажем так: батя обозначил программу-минимум, — усмехается безрадостно Булатов. — Одним из пунктов было наличие порядочной девушки рядом. Видишь ли, моя личная жизнь отцу показалась слишком неразборчивой и буйной.

— И ты решил использовать меня? — моему возмущению нет предела. — Да тебе нужно было просто свистнуть, Тоша, и выстроилась бы очередь из желающих, заметь, весьма порядочных твоих поклонниц.

— А на фига козе баян, Марьяна? Сопли, слезы, упрёки, притянутая за уши романтика — оно мне надо? Не создан я для моногамных отношений, а ты для отвода отцовских глаз идеально подходишь. Вот только слишком часто выставляешь меня в не лучшем свете!

— Да пошёл ты, Тоха! — моя очередь смеяться ему в лицо. — Вместе со своим больным отцом, понятно?

— Тише, Марьяна, тише! — с издёвкой произносит Булатов и снова сокращает дистанцию между нами. — У нас с тобой деловое соглашение, не забывай!

— Хватит! Ты заигрался! Я живая, понимаешь? Меня от тебя тошнит, от прикосновений твоих коробит! Я официально ставлю точку в наших недоотношениях! Не терпится всем рассказать, кто такой Ветров, — валяй! Мечтаешь меня сравнять с куском дерьма — вперёд! Но быть с тобой я больше не хочу!

— А с кем хочешь? С беспризорником своим? — Булатов равнодушно смотрит мимо меня в раскрытое окно, а затем слишком просто соглашается. — Ладно. Что это я правда к тебе привязался. Не хочешь быть моей — не надо!

— Ты серьёзно?

— Да, — пожимает плечами. — Я тебя отпущу, если выполнишь мою единственную просьбу.

— Какую? — настороженно уточняю.

— Поцелуй меня на прощание, Марьяна. Нежно, вкусно, чтобы у меня не осталось ни малейшего желания впредь называть тебя неумёхой.

Пока я ошарашенно хлопаю глазами, поражаясь Булатовской наглости и глупости, Антон протягивает руку и костяшкой указательного пальца подцепляет меня за подбородок.

— Считай, это компенсацией морального вреда: мне теперь искать новую девочку, оправдываться перед отцом, да и перед пацанами неудобно.

— Булатов, ты офигел?

Мимо ушей пропускаю звонок на урок и даже перестаю чувствовать ветер, бьющий промозглым холодом в спину.

— Выбирай, Марьяна, — не унимается Тоха. — Или ты делаешь, как я хочу, и мы расстаёмся с миром, или всё остаётся как есть. По крайней мере, пока не спишу тебя в утиль. Цена твоей свободы — один поцелуй.

— И никаких слухов и сплетен ни обо мне, ни о Ветрове? Мы просто разбегаемся, да?

— Даю слово, Марьяна! — расплывается в довольной ухмылке ублюдок: понимает, как сильно я мечтаю от него избавиться, и испытывает удовольствие, унижая меня.

Мысленно взвешиваю все за и против: одним поцелуем больше — одним меньше, но если сейчас не отделаюсь от Булатова, то поцелуи с ним станут моим проклятьем.

Оглядываюсь по сторонам: после звонка ни в коридоре, ни возле спортзала никого нет, а значит, дальше «каюты» минута моего позора никуда не уйдёт. Стараюсь не дышать и ни о чём не думать. Поднимаюсь на носочки, а после сама касаюсь губами ненавистных губ Тохи. Булатов тут же перехватывает инициативу в свои руки и бесстыдно углубляет поцелуй. Мокрый, солёный от моих слёз и весьма грубый. Хотя уверена, такие как Антон, называют это страстью.

— Готово! — тыльной стороной ладони вытираю губы. — Я свободна?

— Вполне, — победно улыбается Булатов и, сплюнув, вразвалочку идёт на урок, правда через пару метров останавливается и, не глядя на меня, бросает:

— В окно посмотри, дура!

Глава 18. Маяк

Савелий.

Пустота.

В мыслях.

В чувствах.

Да даже вокруг меня.

Обречённо болтаюсь в вакууме своего одиночества, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Порывистый ветер пробирает до костей, но остаётся беспомощным перед жгучей болью, дотла сжигающей душу. В лицо бьёт мелкая морось, заменяя немые слёзы — парни не плачут, верно?

Дурак! Я вышел во двор, чтобы немного остыть, сгоряча не наломать дров. Как наивный простачок, весь урок смотрел на Нану и уговаривал себя не спешить с выводами, верил в неё, в нас. Решил, что она всего лишь испугалась, захотела для начала поговорить с Булатовым, да просто растерялась… Я готов был понять всё, но только не этот её поцелуй, по доброй воле адресованный другому.

Закрываю глаза. Хватит! Смотреть, как эти двое страстно обмениваются слюнями, до зубного скрежета мерзко. Какая же всё-таки Нана лживая дрянь! Как ловко она обвела меня вокруг пальца! Ночами прижималась к моему плечу и, нежно бормоча ерунду на ушко, продолжала думать о Булатове. О нём мечтала, кутаясь со мной в один плед. Всё — ложь! Её долбанная игра! А я лишь временное лекарство от скуки.

На пятках разворачиваюсь и, не разбирая дороги, иду прочь. Плевать на уроки, на обещания Свиридову не прогуливать, на Марьяну! Я хочу испариться, не чувствовать, не думать. Хотя бы на миг ощутить себя нормальным, а не вечным аутсайдером, которому нет места в этой чёртовой жизни. А ещё наконец выкинуть Нану из головы! Только этой стерве всё мало!

— Сава! — истошно орёт мне в спину, видимо, устав лобызаться с Булатовым. — Сава!

Не останавливаюсь. Не оборачиваюсь. Даю себе клятву, что больше никогда не куплюсь на дешёвые слова девчонки, когда-то по ошибке заменившей мне свет.

— Пожалуйста, не уходи! — Её голос, обманчиво жалобный и надрывный, заглушается гулом ветра и хлюпаньем моих ботинок по грязным лужам.

— Сава! — не замолкает Марьяна, с каждой секундой всё сильнее проворачивая нож в моём сердце. — Я могу объяснить!

Усмехаюсь. Да что там! Ржу в голос: объяснит она! Конечно! Только мне до её оправданий дела больше нет!

Сворачиваю за угол и спешу к остановке. В кармане нащупываю мелочь и запрыгиваю в первый попавшийся автобус. Просто уехать! Сбежать от дерьма, что обволакивает душу, и никогда не возвращаться. Теперь понимаю: переезд к Свиридовым — моя самая досадная ошибка в жизни.

Лбом упираюсь в холодное стекло — мутное, заляпанное ошмётками грязи. Закрыв глаза, пытаюсь придумать, что делать дальше. Решение приходит само собой.

Автовокзал. Рейсовый автобус. И вот я уже протискиваюсь сквозь узкую щель в деревянном заборе. Старый, покосившийся от времени сарай, скрипучие двери и наше с пацанами тайное место.

Федька с Рыжим уже здесь. Устроившись поудобнее на груде старых покрышек, они увлечённо спорят между собой и не сразу замечают меня. Сколько мы не виделись? Недели три? В первое время я частенько сбегал от Свиридовых, но с началом учебного года резко сменил ориентиры. Зря!