Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

Вода уже доходила до колен — подол намок и прилип к ногам. Нен-Нуфер смочила кровавое пятно и принялась, что есть мочи, тереть ткань. Платье успеет просохнуть — ладья Амона еще очень высоко. И Нен-Нуфер с мольбой простерла к солнцу руки, прося Бога не ускорять свой бег на Запад, чтобы она дольше могла не возвращаться в храм.

Нен-Нуфер с трудом сделала еще шаг. Ноги увязали в мягком иле, но вода мягко ударялась о живот, унося с собой боль и тревоги. Нен-Нуфер стояла с поднятыми к небу руками, как тогда на крыше, когда осмелилась вместе с Божественным приветствовать Осириса, вновь родившегося на свет из хаоса ночи. Она молилась за Пентаура, чтобы Боги направили его на верный путь. Она молилась за фараона и царицу, чтобы в этом году они родили Кемету наследника. Она молилась за царевича, чтобы тот не корил себя за оскорбление Великой Хатор. Она молилась и за себя, чтобы Богиня дала ей силы начать новую жизнь в Фивах и позабыть пески вокруг гробницы фараона Менеса. И вдруг кто-то поднял ее над водой и, дотащив до тростника, бросил лицом в ил.

— Я постараюсь спасти сандалии.

Она узнала голос. Он принадлежал стражнику. А вот и сам он по пояс в воде и через миг опять рядом. Нен-Нуфер вытерла ладонью грязное лицо. Он виновато улыбался.

— Прости, воды Реки унесли твои сандалии, но я не знал, чем еще швырнуть в крокодила после того, как промахнулся кнутом. Разве не знаешь, как опасно купаться одной. А если бы меня не оказалось рядом…

— Но ты оказался рядом.

Стражник отвел глаза.

— Я молилась, и Великая Хатор послала тебя ко мне, чтобы ты спас меня во второй раз, — она благодарным жестом коснулась его плеча. — Я никогда не забуду этого.

— Никто не посылал меня. Я следил за тобой. Вместо того, чтобы работать.

Стражник отвернулся к спокойным теперь водам.

— Не говори так. Нас всех посылают друг другу Великие Боги. Однажды Великий Пта послал к реке своего жреца, чтобы вытащить из реки младенца. Сейчас меня спас ты, и я хочу знать для кого просить милости у Великого Пта.

— Проси ее для Кекемура, хотя он и так уже наградил меня встречей с тобой. Как зовут тебя?

— Нен-Нуфер.

— Я не видел тебя раньше на работах, иначе бы запомнил твои волосы.

Нен-Нуфер опустила глаза, вновь пожалев, что Великие Боги не одарили ее черными волосами и миндалевидными глазами, а заключили ее кеметскую душу в чужеродную плоть.

— Я здесь впервые. И если мы будем продолжать вот так сидеть, то я не успею собрать и колоска, и Великий Пта подумает, что зря позволил тебе сохранить мне жизнь.

Слова и улыбка давались с трудом — Великая Богиня явно прогневалась на нее за царевича и нежелание возвращаться в храм.

Кекемур поднялся и, взглянув поверх тростника на поле, сообщил:

— Мы точно рискуем остаться без хлеба и пива, если не поторопимся.

Нен-Нуфер потянулась к воде, и стражник нагнулся вместе с ней, чтобы омыть налипшую на ее челку и нос грязь, затем подал руку, чтобы вывести на берег.

— Из-за меня ты осталась босой, — он глядел на ее почерневшие от мокрого ила пальцы. — Но я не смею предложить…

— Я дойду, — уверенно перебила его Нен-Нуфер.

Поначалу раскаленная земля не жгла мокрые стопы в полную силу, а потом Кекемур, который шел поодаль, догнал ее и без спроса подхватил на руки.

— Я не мыслю ничего дурного, Нен-Нуфер, — сказал он быстро, стараясь не прижимать ее к груди. — Иначе ты сожжешь ноги, и Боги меня точно покарают.

От быстрой ходьбы у него сбилось дыхание или же от окриков, которыми он прогонял прочь детей, которые, жуя хлеб, носились друг за другом, грозя длинными тростинками. Взрослые тоже расступались перед городским стражником. Немногим хватило места в спасительной тени навеса, но и счастливчики поспешили освободить ему путь, и Кекемур бережно опустил свою ношу на циновку. К Нен- Нуфер подскочила давешняя старуха, испугавшись, что девушке вновь сделалось плохо.

— Река поглотила мои сандалии, — Нен-Нуфер подобрала под себя мокрый подол.

— И если бы не Кекемур…

Она оглянулась, но стражника уже не было рядом. Старуха с улыбкой протянула ей ломоть хлеба и узкую чашу с пивом.

— Быть может, — рассмеялась она добрым старушечьим смехом, — великая Хатор не зря послала его к тебе. Я знаю его семью. Он будет хорошим мужем, а тебе давно пора становиться матерью.

Нен-Нуфер опустила глаза. Хатор послала его к ней по другой причине, только старухе это знать не следует. Пусть себе подсмеивается, глядя, как она вгрызается в скрипящий на зубах хлеб. Здесь никто не просеивает муку от песка, как делают в храме, и пиво здесь лишено привычной сладости, как и в доме храмового стражника. Здесь нет места для будущей жрицы, но это народ, ради благополучия которого она танцует.

Люди, сытые и довольные кратким отдыхом, поднимались с земли, чтобы вернуться к работе. Проводив последнего стражника, старуха спросила Нен-Нуфер:

— Тебе нужна чистая материя?

Она привыкла к мягким рулончикам папируса и никогда прежде не выпускала кровь наружу, но сейчас Хатор в наказание заставляет повязать себе льняные тряпки, будто рабыне, но она покорно примет наказание, как и вернувшуюся в тело боль. Трудно будет дойти до храма, но она справится, и пусть ее кровь станет последней каплей гнева Великой Богини. И пусть она не карает царевича Райю за ее ложь.

— Гляди, как смотрит, — старушечья рука легла ей на плечо. — Кекемур явно положил на тебя глаз.

Нен-Нуфер повернула голову, но юноша уже отвернулся. Без кнута он больше не выглядел стражником. С серпом в руках и в перемазанной илом юбке, его не отличить было от остальных мужчин.

— Обувайся, — старуха швырнула на циновку сплетенные из тростника сандалии. Кекемур велел сидеть под навесом до вечера, но старуха явно решила, что девица способна работать. Если она уйдет сейчас, ее никто не остановит, но, быть может, Великая Хатор неспроста привела ее на ячменное поле. Амени велел беречь руки, но пока окончательно заживут ноги, затянутся и ссадины на руках.

Поблагодарив старуху, Нен-Нуфер обулась и присоединилась к женщинам, которые таскали за жнецами корзины, чтобы принять у них колосья. На них были только юбки, и все равно ручьи пота бежали между грудей. Лен на ее груди вскоре сделался совсем прозрачным, и она присела отдохнуть подле своей наполовину наполненной корзины. Только выдохнуть еще не успела, как перед ней замерли дорогие кожаные сандалии. Она подняла глаза.

— Я сказал тебе оставаться до вечера под навесом, — Кекемур бросил в ее корзину охапку колосьев. — Ты ослушалась и чуть не угодила в пасть крокодилу, а сейчас попадешь под серп.

Он протянул ей руку и поднял с земли, потом подхватил ее корзину и скомандовал:

— Следуй за мной.

Он нес корзину в житницу, размахивая серпом, будто кнутом. Дурная привычка, подумала Нен-Нуфер, стараясь нагнать юношу. Зной и пиво сыграли с ней злую шутку, тростниковые сандалии стали каменными, и она с большим трудом отрывала их от земли. Кекемур оглядывался и подбадривал словами, но у житницы Нен-Нуфер ухватилась за столб и съехала по нему на землю.

— Больше никуда не ходи.

Она кивнула и нащупала столб затылком. Полуобнаженные женские фигуры сменяли одна другую, они мелькали перед ней в солнечной дымке, а потом веки сами опустились. Нен-Нуфер почувствовала щекой землю, но подняться уже не смогла. Когда же вновь открыла глаза, легкий ветерок обдал ее своим дыханием, и глаза спокойно, не щурясь, взглянули вдаль, где по темной глади Великой Реки уже пробегали красноватые блики — ладья Амона почти полностью скрылась на Западе. Скоро закроют храмовые ворота, а на пальце нет кольца Амени, чтобы показать стражникам. Она подскочила и тут же пошатнулась.

— Не бойся!

Она не заметила сидевшего рядом Кекемура, но тот успел подхватить ее, и она благодарно прижималась влажным лбом к его высоко-вздымающейся груди, пока перед глазами не перестало рябить.