Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина
Мы снова молчим, уже десерт подали. Я пью кофе, радуюсь тому, что пришёл дед, думаю о крошечной девочке, которая за последние годы наверняка, выросла… Думаю о том, что завтра мне нужно идти навстречу к Виктору, а я не знаю, как отпроситься, сбежать из дома.
— У меня есть бутылка винтажного кальвадоса, — вдруг говорит Черкес. — Давайте уединимся в кабинете, а дамы поговорят о своём, о женском.
Словно я знаю, о чем мне беседовать с этой женщиной. Но протестовать я не смею, Черкес уводит старика, мы с Ирмой остаёмся вдвоём. Кофе уже закончился, больше в меня ничего не лезет, нужно уходить, пожалуй.
— Кто научил тебя играть? — спрашивает вдруг она. — Откуда у тебя такая дорогая скрипка?
— Мама… она очень любила музыку. И скрипка её, но я не знаю, где она её взяла, моя мама не самый болтливый человек. Была.
— Мне кажется, — снова удивляет Ирма. — Вы не так плохи, как вам хочется казаться.
Теперь смеюсь я.
— А вы делите людей на плохих и хороших? По какому признаку, по крови? По праву рождения? Если не повезло с родословной, то быдло?
Ирма молчит, словно думает, подбирает слова, а я вспоминаю, что русский, по сути не её родной язык, хотя говорит она отлично, с едва заметным акцентом.
— Быдло, как вы сказали, оно у человека не в крови. Вот тут: — и стучит мизинцем по лбу. — Но да, я хочу уберечь частицы нашей крови и хочу внучат рождённых в законом браке, и по меньшей мере от здоровой женщины. Морально и физически, понимаете.
— Понимаю, — вздыхаю я. — Но вы тоже поймите, что ваш дорогой племянник купил меня, вместе с моей скрипкой за такую сумму, что мне в жизни не наскрести. И если он прикажете мне рожать, я буду, хотя весь ваш великий род мне уже поперёк горла. Извините, я дедушку пойду спасать, пока Черкес его не споил.
Мне хотелось на неё накричать. Пытается спасти племянника от меня, а меня, меня кто спасёт? Никому это не нужно, и я сама по сути, никому не нужна. Не повезло бы мне родиться похожей на Ванду, я бы мыла пола у Виктора, до тех пор, пока одному из его дружков не приспичило бы повалять меня на диване. Мы, женщины, не только, как снежинки разные. Мы такие же хрупкие, мнут нас подошвами туфель за несколько тысяч долларов и не замечают даже. Что-то на лирику потянуло, все этот ужин, будь он не ладен.
Дедушку я проводила до самых ворот, несмотря на недовольные лица мужиков — им лень было топать и меня сопровождать, но пришлось. Вечер морозный, но дед отказывается от того, чтобы его довезли до дома — ему в радость ходить пешком, пока ноги носят.
— Девочка, — на прощание говорит он. — Что ты тут потеряла?
— Себя, дедуль, — вздыхаю я.
И хочется внезапно взять и все свои обиды разом на него вывалить. Но… он стар и слеп. Я просто не имею права. Придётся все самой, снова все самой.
— Ты в гости ко мне приходи.
— Обязательно приду.
Адрес я знаю, номер квартиры он сказал. Иду обратно и повторяю про себя, чтобы не забыть. Дом снова пуст, только откуда-то издалека доносится визгливое тявканье — тётушка привезла с собой карликовых пуделей. А у меня в голове одна мысль бьётся — завтра нужно уйти, кровь из носу нужно. И Черкес, подлец, не приходит. Сегодня я ждала его до полуночи, а потом пошла стучать кочергой по двери.
— Чего тебе? — крикнул из-за двери Сергей.
— К хозяину проводи.
— Сейчас спрошу, — буркнул он, ушёл и вернулся только через двадцать минут, за которые я успела все проклясть и истомиться. — Пошли.
Теперь тишина дома идеальна, её нарушают только наши шаги. Сергей впускает меня в комнату, сам не входит. Черкес не спит, я бы удивилась, если бы спал. Не пьёт, не курит даже, просто сидит и в огонь смотрит.
— Ты же меня боишься?
— Боюсь, — кивнула я. — Но без тебя ещё страшнее.
Он хлопает себя по коленям, приглашая сесть, и я ни секунды не медлю. Приникаю к его груди, рубашка расстегнута, кожа горячая. Щупаю лоб — так и есть, жар. Он удивительно халатен по отношению к своему здоровью, этот непонятный человек.
Самое удивительное, что мне хорошо. Он обнял меня, я ноги поджала, хорошо мне — спряталась. Никто здесь не найдёт и не обидит, если только самому Черкесу это в голову не придёт. Тянусь к нему и целую коротким поцелуем в подбородок.
— Не обижай меня сегодня, хорошо?
— Не буду.
Запускаю руки ему под рубашку, и правда, температура. Ещё и греется у камина, дите неразумное… рубашку стягиваю, с себя футболку. Сейчас пропотеет, потом поспит. А потом, утром, когда я буду говорить ему о том, что мне нужно уйти, будет добрым, уж я то расстараюсь. Дед все же прав, мы женщины, удивительно похожи бываем. Особенно — в своём коварстве.
Глава 21. Лиза
Сегодня день икс. Сегодня я должна сбежать к Виктору, во что бы то ни стало. А утро такое… сладкое. Одеяло тёплое, вытащила из под него нос — за окном видны ветки деревьев, не привычно чёрные, а пушистым инеем покрыты. Наверное, холодно там… а мне — тепло. И хорошо, если бы не мысли давящие ещё… Попой к Богдану прижимаюсь, попа сигнализирует — температура у него упала.
— Нужно топать в гостиную, — ворчит Богдан, его дыхание щекочет мою шею. — Пить кофе из наперстков.
— А можно не ходить разочек?
— Тётя…
Но тем не менее он бунтует. Я снова прячусь под одеяло с головой — Агафья пришла. С хозяином она не спорит, но наверняка, недовольна, я слышу это по звону посуды. Да и плевать. Зато еда вкусная, на мне смешные полосатые носки и больше ничего — сидим у камина и едим, расставив тарелки по полу. Анархия.
— Я хорошая девочка? — спрашиваю я.
— Сегодня очень, — серьёзно отвечает он.
Черкес спал этой ночью, но глаза у него все равно уставшие. Мне снова становится жаль его, парадоксально, но я к нему привыкла. И думаю — если получится сбежать, я буду скучать не только по дому. Отодвигаю тарелки, рычу, морща нос — я тигрица. Говорю, что просто хочу усыпить бдительность, но лгу себе — мне и правда его хочется. Рук, губ… Он бывает удивительно нежен, если у него есть на то настроение. Валю его на ковёр, сажусь сверху.
— Сейчас, пока твоя тётушка пьёт чай из крошечных фарфоровых чашечек, мы будем предаваться безудержному разврату.
Склоняюсь и целую его, бёдрами чувствуя наглядное подтверждение того, что он меня хочет. С ним не нужно притворяться, по крайней мере, в последние дни. Мне даже неловко бывает за столь бурные реакции организма — я становлюсь мокрой буквально по требованию Черкеса, я кончаю так, что у меня подгибаются ноги, даже пальцы на ногах и то поджимаются. Но ему все это нравится, и это раскрепощает. Удивительно, но именно здесь, в этом мрачном доме, буквально в плену, мне впервые за многие годы удаётся быть собой, не притворяться. Но опять же — если настроение у Черкеса соответствует.
— Нет, я ошибся, — улыбается он, — ты очень испорченная девочка…
Я направляю его член в себя и опускаюсь на него, каждый раз у меня перехватывает дыхание. Кажется, как будто он заполняет меня целиком и полностью, ещё немного — и умру. Закрываю глаза. Я двигаюсь сама, но в какой-то момент он подхватывает меня под бедра, амплитуда и резкость движений увеличивается, а я уплываю…
— Мне нравится твой дом, — говорю я после. — Но я немного устала. Мне хочется видеть людей, хотя бы дедушку.
— И что ты предлагаешь?
— Можно я навещу его сегодня?
Он трётся носом об моё плечо, чуть прихватывает кожу зубами.
— Он конечно забавный, но знаешь, мне двух злобных старух для счастья достаточно.
Лучшего и желать не стоит! Но главное тут — не выразить свою радость нечаянно, чтобы не насторожился.
— Отпусти меня с охраной. Сергею наверное очень понравится торчать в панельной хрущевке до тех пор, пока я не напьюсь чая и не выслушаю все истории деда. А может даже я заставлю его слушать вместе со мной.
— Я подумаю.
Да, здесь я могу не притворяться. Иногда. А сейчас вот полностью завишу от его небрежного подумаю. Мы вместе принимаем душ, он ничего так и не говорит. Затем уезжает вообще, а я сижу у себя. Время не тянется, оно скачет галопом, уже полдень, уговариваю себя терпеть. Сижу на подоконнике, смотрю в сад — там наперегонки скачут мелкие пудели. Один белый и два шоколадных. Вот кому хорошо, холят, лелеют, даже на улицу выпускают…
