Элиф Шафак - Честь
Поэтому, когда продавец спросил, что она хочет, она не обратила внимания на презрительный тон, которым был задан вопрос, и простодушно ответила:
– Пожалуйста, вот это и вот это.
Продавец уставился поверх ее головы, словно она была прозрачной, и проронил:
– Выражайтесь яснее.
Решив, что парень плохо расслышал, Пимби подошла к подносу и указала на эклеры, не заметив, что рукав ее пальто коснулся рулетов с корицей.
– Эй, поосторожнее! – завизжал продавец. Он подхватил щипцами один рогалик, осмотрел его и заявил: – Они больше не годятся на продажу!
– Что?
– Вы что, не видите, они все в шерстинках от вашего пальто, – заявил продавец. – Вам придется купить весь поднос.
– В шерстинках?
Пимби никогда раньше не слышала этого слова, и сейчас, когда она его произнесла, оно показалось ей кислым на вкус.
– Нет-нет, мне не нужен весь поднос.
В растерянности она вытянула вперед руки и задела сумкой корзинку с миндальными кексами, которая полетела на пол.
Продавец покачал головой:
– Вы просто ходячая катастрофа.
Шум привлек внимание хозяйки кондитерской, которая выглянула в зал и спросила, что происходит.
– Эта женщина испортила рогалики и разбросала по полу кексы. Я сказал, что она должна заплатить за все, но она не желает.
Под пронзительным взглядом хозяйки Пимби залилась краской.
– По-моему, она вообще не говорит по-английски, – фыркнул продавец.
– Говорю, – выдавила из себя Пимби.
– Значит, вы должны понимать, что вам говорят, – медленно, раздельно и громко, словно Пимби была глухая, произнесла хозяйка.
– Но он сказал, я должна купить весь поднос. У меня нет столько денег.
– Раз так, мы вызовем полицию, – угрожающе произнес продавец, скрестив руки на груди.
– Полицию? Зачем полицию? – пролепетала Пимби, чувствуя, что ее охватывает паника.
– Гмм, – нарочито громко откашлялся мужчина, стоявший за Пимби.
Теперь все взгляды устремились к нему, молчаливому наблюдателю.
– Этот эклерный конфликт произошел на моих глазах, – сообщил он. – И я чувствую, что обязан сказать несколько слов. Ведь если дело дойдет до полиции, я буду единственным свидетелем.
– И что же? – вставил продавец.
– И я расскажу об этом событии с другой точки зрения.
– Интересно, с какой же?
– Мне придется сообщить, что вы грубо обращались с покупательницей и отказывались обслуживать ее должным образом. Я расскажу, что вы были медлительны, невежливы, непонятливы и, более того, агрессивны.
– Спокойно, спокойно, джентльмены, – растянув губы в умиротворяющей улыбке, пропела хозяйка, смекнувшая, что ситуация выходит из-под контроля. – Не будем делать из мухи слона. Все в порядке. Вызывать полицию ни к чему.
Медленно, словно двигаясь под водой, Пимби повернулась к своему защитнику и первый раз за все время посмотрела на него. Бежевый свитер с высоким воротом, коричневая вельветовая куртка с кожаными заплатками на рукавах. Слегка вытянутое лицо, крупный нос, светло-каштановые с золотистым отливом волосы, редеющие на висках. Взгляд серых, как небо в ненастный день, глаз открытый и доброжелательный, хотя немного усталый. Пимби сумела рассмотреть это, хотя он был в очках, которые делали его похожим на университетского профессора, – по крайней мере, ей так показалось.
Продавец тоже пожирал его взглядом, только негодующим и возмущенным.
– Чем могу помочь? – прошипел он.
– Сначала помогите леди, – усмехнулся незнакомец. – Если только вы на это способны.
* * *Из кондитерской они вышли вместе – два совершенно чужих человека, которых объединил случай. Казалось вполне естественным, что несколько минут они шли рядом, заново переживая произошедшее и наслаждаясь возникшим между ними чувством товарищества. Он настоял на том, чтобы нести сумки Пимби. Это тоже казалось вполне естественным, хотя она никогда не допустила бы этого, будь они в ее районе.
Они дошли до ближайшей детской площадки, совершенно пустой, – наверное, из-за холодной погоды. Ветер был так силен, что сухие листья кружились в воздухе, точно подхваченные водоворотом. Тем не менее впервые со дня своего приезда в Англию Пимби находила, что здешняя погода не лишена приятности: несмотря на ветер, дождь и затянутое тучами небо, в ней чувствовалось непоколебимое спокойствие, к которому Пимби уже привыкла и, сама того не сознавая, начала любить. Отдавшись очарованию зимнего дня, она задумчиво глядела по сторонам.
Он украдкой наблюдал за ней, отмечая, что на лице у нее нет ни грамма косметики, а каштановые волосы, выбившиеся из-под шарфа, отливают осенним золотом и порой поблескивают медью. Но отблески эти так переменчивы, что их трудно уловить. Ее полные губы и ямочка на одной щеке показались ему чрезвычайно привлекательными. Жизнь – это лотерея, размышлял он про себя. Если бы эта женщина была иначе одета и иначе держалась, прохожие оборачивались бы ей вслед, пораженные ее красотой. Но сейчас ее красота почти незаметна, и, может быть, это к лучшему.
– Тот парень, наверное, сумасшедший, – сказала Пимби, которая все еще находилась под впечатлением происшествия в кондитерской.
– Никакой он не сумасшедший, – покачал головой ее спаситель. – Он просто расист.
Она помолчала, ошеломленная. До сих пор она думала, что расисты ненавидят только черных – таких, как Рита.
– Я же не черная, – проронила она наконец.
Он рассмеялся, словно услышал удачную шутку. А когда догадался, что она вовсе не шутит, в недоумении уставился на нее.
– Для того чтобы вызвать ненависть расистов, не обязательно быть черной. У расизма много разновидностей, хотя, по моему мнению, все расисты одинаковы.
Пимби внимательно слушала, с трудом постигая смысл его слов. Акцент этого мужчины резко отличался от тех, с которыми она сталкивалась прежде.
– Есть белые, которые ненавидят черных, – терпеливо разъяснял он. – Также есть белые, которые ненавидят желтых. Дело осложняется тем, что некоторые черные тоже ненавидят желтых, а некоторые желтые – черных. Среди белых, черных и желтых есть такие, кто ненавидит себе подобных, и такие, кто ненавидит абсолютно всех людей без различия цвета кожи. Религия тоже подливает масла в огонь ненависти. Некоторые мусульмане ненавидят всех иудеев, некоторые иудеи ненавидят всех мусульман. А среди христиан есть такие, кто ненавидит и мусульман, и иудеев.
– Но зачем кого-то ненавидеть? – удивилась Пимби.
Его поразил не столько вопрос, сколько простодушная, почти детская интонация, с которой он был задан. Он видел, что она абсолютно искренна. Растущая безработица, бедность, ксенофобия, нефтяной кризис, столкновение идеологий… Все это не могло служить убедительным ответом на ее вопрос, такой наивный и такой серьезный. И он, закоренелый скептик, давно разуверившийся во всех и вся, человек, который не доверял ни газетам, ни телевидению и любое собственное суждение приправлял изрядной долей сарказма, убежденный пессимист, не питавший никаких иллюзий по поводу светлого будущего человечества, эхом повторил за ней:
