Стивен Кэрролл - Комната влюбленных
Глава четырнадцатая
Ее стук остался без ответа. Момоко опасливо осмотрелась на темной лестничной площадке и, постояв в нерешительности, взялась за ручку двери. Было не заперто. Она приоткрыла дверь, заглянула в комнату и тихонько окликнула Йоши.
Тишина. Пришлось просунуть голову чуть дальше и робко, вытягивая шею, позвать еще раз:
— Йоши, ты здесь?
В комнате было темно, только за окном что-то слабо светилось. Момоко стояла в обнимку со свертком и ждала, пока глаза начнут хоть что-то различать во мраке.
— Йоши, — окликнула она чуть громче, — ты здесь?
Книжки все так же громоздились на стеллаже вдоль стены, на низком столике посредине комнаты все так же стояли две чайные чашки.
Вдруг за ее спиной чиркнула спичка. Момоко подскочила:
— Йоши, как же ты меня напугал!
Вспышка осветила блестящие медные пуговицы. У Йоши таких не было. Волчок поднес спичку к свече и улыбнулся:
— Не ожидала?
Момоко тщетно силилась ответить, с ужасом глядя на него, потом резко обернулась, ища какие-нибудь признаки присутствия Йоши.
— Тут больше никого нет, кроме нас с тобой, мой маленький персик, — сказал Волчок голосом, какого Момоко никогда еще не слышала. Поставил свечку на пол, зажег еще одну. Стало светлее. — Ну вот, так-то лучше. Я люблю, когда посветлее, ты ведь тоже?
Момоко так и не обрела дар речи. Она зажмурилась и покрепче вцепилась в сверток, будто прижимала к себе младенца. Это не укрылось от внимания Волчка.
— Ты, смотрю, мне подарок принесла?
Момоко попятилась и наконец спросила дрожащим голосом:
— Где он?
— И что же это ты мне такое принесла? У меня вроде все есть?
— Где он? — взмолилась Момоко.
— Давай-ка я попробую угадать, что же ты мне принесла.
С распущенным галстуком и сдвинутой на самый нос фуражкой, Волчок невозмутимо подпирал стену и жевал резинку.
Момоко снова зажмурилась и еще крепче сжала пакет, так что ногти ее вонзились в бумагу.
— Прекрати эти игры. Что ты с ним сделал?
— Ты о своем любовничке? — переспросил Волчок, продолжая жевать.
Пусть говорит что хочет. Момоко собрала в кулак остаток сил, чтобы устоять перед стремительной волной гнева и отчаяния:
— Где он?
— Нету. А теперь давай посмотрим, что у нас тут в пакете.
Момоко прикрыла глаза и тихо простонала:
— Что ты наделал, Волчок!
— Пакет! — рявкнул Волчок и сделал шаг вперед.
Господи. Этот свирепый взгляд, сжатые челюсти. Момоко содрогнулась. Это не ее Волчок. Не ее поэт. Не ее филолог-классик, увлеченный восточными языками. Такого Волчка она не знала. Перед ней стоял солдат оккупационной армии при исполнении служебных обязанностей. Он грубо выхватил пакет, разодрал бумагу, даже не удосужившись развязать веревку. На пол вывалился черный башмак. Другой ботинок Волчок поднес к свече и стал его разглядывать при тусклом свете пламени.
— Весьма впечатляюще, — улыбнулся Волчок.
Момоко стояла перед ним безмолвно, закрыв глаза и уронив голову на грудь.
— Не иначе как американский, — Волчок поворачивал ботинок то так, то эдак, будто желая оценить его достоинства под разными углами зрения, — и ведь небось изрядных денег стоит. Отличные ботинки. Есть только одна небольшая неувязочка. Размер не мой. — Он говорил с театральной нарочитостью опытного следователя. — И как же ты это объяснишь? — добавил он, упиваясь собственной злой иронией, не отрывая взгляда от валявшегося на полу ботинка.
Момоко смотрела на ботинок, лежавший на полу.
— Что ты с ним сделал, Волчок? — спросила она без выражения, не поднимая глаз.
— Не важно, что я сделал. Лучше посмотри, что ты сделала. Ты мне не тот размер купила. — Он приподнял ботинок за язык, будто демонстрировал вещественное доказательство в зале суда. — Или, может быть, они предназначены для твоего полюбовника?
Момоко подняла голову и с неожиданным вызовом воскликнула:
— Он мне не любовник!
— Неужели?
— Он мой старый добрый друг.
Волчок усмехнулся и заговорил непринужденным топом:
— Может быть, я и простых англосаксонских кровей, но я все же полагаю, что за всеми этими тайными связями кроется нечто большее, чем просто дружеские встречи за чашечкой зеленого чая.
Момоко смотрела на него сквозь слезы, не веря собственным глазам:
— Ох, Волчок, ты же все не так понял, нет здесь никаких любовных связей, он просто мой старый друг, и мы правда пили чай.
— Может, я и простоват, но не полный идиот. Вот, посмотри, мой персик.
Он схватил ее и насильно повел к чайному столику.
Теперь столик весь был завален фотографиями: стандартные карточки вперемешку с увеличенными снимками были разложены без всякой системы. Потрясение от увиденного будто оглушило Момоко. Она не чувствовала, как больно сжимает ее Волчок, не слышала его крика.
— Видишь? И что, я ошибаюсь?
Вот она в своем английском платье. Стоит и через плечо смотрит прямо в объектив. Момоко даже сейчас, несмотря на шок, помнила этот день. Сначала целую вечность ждала трамвая на холодном ветру, а он все не шел и не шел. Потом в вагоне какой-то молодой солдат-американец согнал пассажира и усадил старушку, словно галантный рыцарь нового режима. А с того увеличенного снимка Йоши глядит прямо в кадр. Раньше фотограф из Волчка был никудышный, а теперь вон как набил руку — Момоко помимо воли не удержалась от тайной похвалы. А вот на этом полузасвеченном снимке запечатлен их чинный прощальный поклон. На другом — поцелуй, который Момоко до сих пор не забыла.
Все эти сокровенные мгновения у нее сначала украли, а потом выставили на всеобщее обозрение. Сбылись ее самые чудовищные страхи, значит, он все время следил за ней, притаившись среди развалин.
Момоко вновь оказалась в том самом страшном сне, мучительные образы кошмара вернулись и волной нестерпимой тошноты подступили к горлу. Она снова чувствовала на себе пристальный взгляд из разрушенной подворотни. Вот еще фотография, недельной давности, она уходит от Йоши, высоко подняла воротник пальто, пытается прикрыть озябшие уши. Момоко помнила, в тот вечер она так спешила к Волчку, радовалась встрече, ей так не терпелось его увидеть. Да, подумала она, окинув взором покрытый фотографиями стол, небось понадобилась не одна неделя, чтобы по кусочкам собрать всю эту головоломку. День за днем стоял он в темной подворотне, а потом приходил в ее комнату, занимался с ней любовью, лежал рядом в темноте.
Она опомнилась, услышав полный мольбы и отчаяния голос Волчка:
— Ради бога, скажи, что я не прав, ну пожалуйста, пожалуйста… — заклинал ее Волчок.
