Джудит Крэнц - Последний танец вдвоем
Теперь же ниша, которую она мысленно ему отводила в течение многих лет, оказывалась слишком тесной – в его наружности сквозила такая сила и основательность, что не заметить этого было невозможно. Он всегда был тверд, непримирим и честен, но эти качества, которые так долго казались ей чем-то само собой разумеющимся, вдруг открылись ей совершенно по-новому, во всей их эмоциональной убедительности. Сохранился в нем и знакомый ей непобедимый дух нонконформизма: свободолюбивый Спайдер по-прежнему не мог стать частью казенного мира, функционирующего с девяти до пяти, не мог рутинно тянуть лямку или исповедовать какую-то упорядоченную жизненную философию. Он делал что хотел. Это был человек, почти с самого детства сбросивший путы повседневного и обыденного, человек, всегда шедший своим путем, не беспокоясь о том, кто и что о нем подумает. Разница, пожалуй, заключалась в том, что раньше Билли казалось, будто конца его молодости не предвидится, А сейчас она внезапно со всей отчетливостью поняла, что Спайдер больше не тот чувственный, лениво-благодушный соблазнитель и сердцеед, который когда-то царил в тепличной атмосфере «Магазина Грез» и играл роль нежного, но взыскательного Пигмалиона для сотен женщин. Годами он не мудрствуя лукаво пользовался благами жизни, искренне ими наслаждаясь, и, казалось, не ждал от судьбы ничего, кроме радости. Теперь, однако, его губы складывались в улыбку умудренного опытом человека. Нет, не грустную, не горькую, но в ней не было больше ожидания. Как только Билли осознала это, у нее вдруг защипало глаза, хотя вряд ли стоило так уж убиваться по поводу окончательного повзросления Спайдера Эллиота…
– Ну а как твой дом, в порядке? – поинтересовался он. – Содержится в соответствии с твоими запросами или капусту совсем сорняки заглушили?
– Мой дом? Ты не поверишь – мне и в голову не пришло туда съездить. У меня времени сейчас нет. Думаю завтра лететь обратно в Нью-Йорк.
– Ну нет! Я два года тебя не видел, и никуда ты не полетишь, пока я не выясню, чем ты все это время занималась. Писать тебе – все равно что швырять запечатанные бутылки в море и смотреть, как они тихо плывут к горизонту.
– Скажите пожалуйста, целых два письма! Это у тебя в принципе такие понятия о переписке?
– А чем это тебе не переписка? Два длинных письма, на которые пришлось к тому же клеить дорогие марки. Скажи лучше, где ты побывала, кроме Парижа.
– Нигде. Все время там, только в первый год на рождественские каникулы съездила к Джиджи в Нью-Йорк.
– В таком случае кто же он, этот сукин сын, которому так подфартило?
Билли заморгала и поспешно отвернулась, стараясь потянуть время, Черт! Она была чересчур поглощена изучением перемен в наружности Спайдера, забыв о том, как тонко этот телепат, будь он неладен, чувствовал женщин и с какой опасной безошибочностью настраивался на нужную волну. Чуток, определенно слишком чуток для того, чтобы ее душевный покой снова не оказался под угрозой!
– О чем это ты? – невозмутимо спросила
Билли.
– О парне, в которого ты втрескалась в Париже, причем, по-видимому, неудачно. Или он женат и проводит праздники с семьей – иначе разве ты оставила бы его одного перед самым Рождеством?
– Вечно ты спешишь с выводами, Спайдер, – беззаботно отозвалась она. – Надо сказать, это один из твоих недостатков. С чего ты взял, что дело в мужчине? По-твоему, сам по себе Париж не может заворожить и приковать к себе человека на много лет подряд? Я, кажется, объяснила тебе, насколько меня занимала перепланировка дома.
– Ну конечно, объяснила, Билли, да только не построен еще тот дом, в котором ты могла бы так надолго застрять, даже если он в Париже! Я-то знаю свою старую приятельницу и ни за что не поверю, чтобы ты торчала два года подряд в Париже, а потом заявилась к родным пенатам, не имея на то никаких причин. Да ты на себя посмотри - и всегда-то была хороша собой до неприличия, а теперь выглядишь… какой-то встрепенувшейся, что ли. Как бы то ни было, ты очень сильно изменилась: величия вроде бы поубавилось, суровости поменьше стало… Ты теперь более женственная, ранимая, мягкая, даже… черт, ну да, можешь пристрелить меня на месте, но только ты подобрела! Ты уже не до такой степени босс, ты женщина, и какая! О, за этим должен скрываться мужчина, по глазам вижу. Впрочем, можешь ничего мне не рассказывать. Расскажи Долли, Джесси, Джози, Джиджи, этой своей Саше – в общем, расскажи женщине. Мужчине не стоит доверять, пусть даже он один из твоих лучших друзей. Ему никогда тебя не понять, правда?
– Думай что хочешь, – пожала плечами Билли, по-прежнему прикидываясь бесстрастной и не желая сдаваться. – И все-таки я не понимаю, почему ты вдруг решил, что я стала мягкой и женственной.
– Просто я очень проницательный, хотя ты всегда меня недооценивала. Вспомни: когда мы с Вэлентайн поступили к тебе на работу, она боялась тебя до нелепости уже из-за одного твоего богатства. Она так трепетала перед твоей всесильностью, что запросто могла упустить шанс, который ты нам дала. Помню, вечером перед тем, как мы тебе вправили-таки мозги, мне пришлось объяснить ей, что, сколько бы миллионов у тебя ни было, по существу, ты всего лишь женщина и никакой разницы между тобой и другими нет. Конечно, ты была требовательной, жесткой и временами совершенно невыносимой. Все так, но при этом тобой владели те же желания, заботы, страхи и переживания, что и всеми остальными женщинами. В конце концов я сумел убедить Вэлентайн, что огромное состояние само по себе еще не превращает тебя в Марию-Антуанетту, которую ты, насколько я помню, с великим мастерством изображала. После этого Вэлентайн никогда больше тебя не боялась. Поэтому вы и стали потом закадычными подругами.
– Действительно, стали. – С минуту оба молчали, затем Билли вновь заговорила: – Я все же не понимаю, почему ты считаешь, что деньги не делают меня… другой. Не такой, какой я была бы без них. Разве в тебе совсем нет уважения к власти, Спайдер? Я имею в виду не мои собственные способности и не мое личное влияние на других, но влияние и власть денег как таковых. Власть, благодаря которой я могу делать что хочу.
– Разумеется, я уважаю власть, да и кто ее не уважает? Но когда я думаю о тебе, для меня важно не то, что тебе взбредет на ум делать с унаследованными миллионами, а то, какова ты сама, Билли Айкхорн. Ты ведь родилась и росла в небогатой семье, деньги не формировали твой характер с самого начала. Иначе это была бы совсем другая история. И мне кажется, ты оставалась бы собой, даже если бы все твое богатство вдруг куда-нибудь уплыло. Оттого я никогда не смешиваю две принципиально разные вещи. Есть Билли – и есть миссис Айкхорн, которая может предпринять то-то и то-то, поскольку ей позволяют средства, но к Билли как человеку это не имеет никакого отношения. Усвоила? Проще пареной репы. Такой взгляд, знаешь ли, и для здоровья полезней: экономишь нервные клетки. Можешь мне поверить.
