Джоанна Лэнгтон - Только твоя
Корделия крепко обняла его, и слезы выступили у нее на глазах. Она уткнулась лицом ему в грудь и с наслаждением вдохнула родной запах.
— А знаешь, что она мне однажды сказала? Что мой дед и твой отец решили поженить нас, когда мы были еще детьми.
— Какая чепуха! — воскликнул Гвидо.
— Знаю, — пристыженно вздохнула Корделия. — Как я могла в это поверить?
Он взял ее лицо в ладони.
— На самом деле я увидел твою фотографию в кабинете Джакомо за год до нашей встречи, — признался он. — Там ты сидишь в кресле с белым котом на коленях. У тебя была такая ослепительная улыбка, что я спросил у него, кто это.
Корделия с удивлением смотрела на него, с трудом припоминая эту фотографию.
— Он понял, что ты произвела на меня впечатление, и, вероятно, именно поэтому познакомил нас сразу же, как только ты приехала в Италию. Я бы не стал винить его в этом.
— Я тоже. — Корделии было очень приятно узнать, что Гвидо восхищался ею еще до их знакомства. — Как там твои родители?
— Они переживают, что настороженно относились к тебе и тем самым поощряли Эугению. Возможно, когда-то моя мать подумывала о том, чтобы женить меня на кузине, но я никогда не воспринимал Эугению как женщину.
— Она говорила мне другое.
Корделия вдруг поняла, что Эугения могла искренне заблуждаться, считая, что нравится Гвидо, и ей даже стало жаль эту женщину.
— Когда ты уехала, мой отец высказал предположение, что у нее не все в порядке с психикой. Он собирается поговорить со своим братом и посоветовать ему показать дочь специалисту. Возможно, Эугения подсознательно чувствовала, что виновата в гибели Умберто, и это вызвало у нее что-то вроде временного помешательства.
Корделию передернуло, и она решила сменить тему:
— Скажи, а ты действительно мог публично отказаться от меня прямо на свадьбе? Гвидо покраснел.
— Я хотел, чтобы ты так думала. Господи! Да с той минуты, как ты появилась в моем кабинете, для меня все началось сначала. Я решил выдвинуть тебе такие жесткие условия, только чтобы не потерять самообладания. Но стоило нам оказаться рядом в брачную ночь, как я... У меня было ощущение, что мы никогда и не расставались.
— Правда? — Такое признание обрадовало Корделию.
— Я понял, что не в состоянии держать свои чувства под контролем. Поэтому и улетел на следующий день. Я был в жутком состоянии.
— А что ты чувствовал? Он горько рассмеялся.
— Если бы я это знал, мне не пришлось бы улетать. Я отправился в Швейцарию и всю неделю заливал горе вином.
— Это ужасно, но я рада, что тебе было плохо, потому что тоже была несчастна. И к каким же выводам ты пришел?
— Что я предпочел бы оказаться рядом с тобой, а не в Швейцарии. Что я по-прежнему питаю к тебе чувства, от которых хотел избавиться, — признался Гвидо. — А потом мы встретились с тобой в Канаде, и я перестал грызть себя сомнениями. Я был по-настоящему счастлив и вообще забыл историю со сделкой. Но я не ведал твоих чувств... Кстати, ты до сих пор мне о них ничего не сказала, — добавил он, вглядываясь в ее лицо.
Глаза Корделии смеялись.
— На этот раз была твоя очередь. Я все сказала тебе десять лет назад! — Привстав на цыпочки, она обняла его за шею. — Я люблю тебя, Гвидо Доминциани...
Потемневшие от волнения глаза цвета жидкого золота смотрели на нее сверху вниз.
— Безумно, целиком и навсегда?
— Какая у тебя память! — Корделия была потрясена, что он запомнил слова, сказанные ею десять лет назад.
— Вот как сильно я тебя люблю, — сказал Гвидо и склонился к ее губам.
Сердце Корделии пело, колени дрожали, и она медленно отступала назад, зная, что там стоит кровать. Гвидо опустился рядом с ней, улыбнувшись.
— Нам еще о многом надо поговорить...
Но она уже расстегивала последние пуговицы на его рубашке.
— Говори, я слушаю.
Он схватил ее за руку и заглянул в глаза. Вид у него снова был серьезный.
— Эти последние несколько дней были просто адом, и я испугался, что навсегда потерял тебя. Когда ты сказала, что хочешь меня, я почувствовал такое облегчение, что утратил дар речи.
— Иногда поступки важнее, чем слова. — Корделия откинулась на подушки. — В разговорах по телефону ты не силен, зато весьма талантлив в другом.
Гвидо снял пиджак, вздохнул и поцеловал ее медленно, нежно и чувственно.
— Мы будем жить вместе. — Он положил ладонь на ее пока еще плоский живот. — Ты, я и наш ребенок.
Они снова обменялись поцелуем, и Гвидо признался, что чувствует себя странно, занимаясь с женой любовью в чужом доме.
Это очень развеселило Корделию, а когда смех ее стих, они посвятили оставшиеся до рассвета часы тому, к чему оба так стремились.
Эпилог
Через год супруги праздновали первую годовщину семейной жизни.
Корделия стояла перед зеркалом, разглядывая подарок мужа — роскошное бриллиантовое колье.
— Потрясающе... — промурлыкал Гвидо, подходя, и поцеловал ее в обнаженное плечо.
Чувственная дрожь пробежала по ее телу, а он склонился над колыбелькой.
— Наша дочурка... Она просто чудо! Знаешь, о чем я подумал, когда ты выгнала меня из дома в прошлом году?
— “Оказывается, у нее есть характер”, — предположила Корделия и повернулась к нему. Ей по-прежнему доставляло несказанное удовольствие смотреть на мужа.
— Нет, не угадала. Я подумал, что, если у нас родится сын, ты получишь право на развод, и стал молиться, чтобы у нас рождались только девочки!
Корделия оторопела от такого признания. Ей нравилось, что Гвидо до сих пор не мог простить себе, что заключил с ней брачный договор, который больше напоминал сделку.
Он взял ее руку и стал нежно целовать длинные пальцы.
— Я люблю тебя, моя голубка.
— Безумно, всецело и навсегда, — добавила она, уже чувствуя, как в ней поднимается теплая волна, грозившая, как ей хорошо было известно, ввергнуть их в пучину страсти, и с трудом заставила себя оторваться от него.
— Ужин, — напомнила она, покраснев.
— Это был всего лишь один поцелуй, — лукаво усмехнулся Гвидо.
— Ты же знаешь, что мы редко ограничиваемся одним поцелуем, — сказала Корделия.
Они пошли на террасу и уселись за стол. В последних лучах заходящего солнца перед ними открылся вид, который покорил Корделию с первого взгляда.
Она с любовью взглянула на мужа, который дал ей столько счастья, и с аппетитом принялась за еду.
Если они ели быстрее, чем полагается, и вели себя несколько нетерпеливо между блюдами, а потом исчезли, не дождавшись кофе, то прислугу это не удивило. Такое случалось уже много раз.
