Любовь не для заучек (СИ) - Дина Ареева
— Не говори так, сынок.
Она ушла в слезах, а я закурил прямо в постели. Похуй, что все провоняется сигаретным дымом. Раньше меня это бесило, а сейчас похуй, вот правда.
Все, что раньше казалось правильным, сейчас выглядит мелко и несущественно.
Мне было важно влюбить в себя Ангелину, чтобы ее потом послать.
Теперь хочется выть, глядя в задымленный потолок. Как я мог так ее проебать? Она прожила в этом доме вместе со мной целый месяц, и я ничего, вот просто нихуища не сделал, чтобы ее к себе привязать.
Она хотела, чтобы ее позвали на свидание. Повели в кино. По набережной за ручку прошлись.
Я все это мог, потому что я мог ХОДИТЬ. И еще много чего мог.
Почему нельзя вернуться обратно и все исправить? Почему слова «непоправимость» и «безвозвратность» обрели такую ужасающую реалистичность именно для меня?
Но я повел себя как уебок, и конец мой закономерен. То, что это конец, я не сомневаюсь. Даже если не прикладывать особых усилий, мало кто прожил долгую жизнь, лежа и глядя в потолок.
А я просто так лежать не собираюсь. Пока жду, сам не знаю чего, только ожидание становится все более бесполезным. Наверное, я жду, когда меня все это окончательно заебет.
* * *
— Демьян! Демьян, сынок! Посмотри, кого я к тебе привела!
Открываю глаза и сначала не могу сообразить, где я. Мне снился поезд, который подъезжал к тоннелю, а я бежал по крыше и перепрыгивал с вагона на вагон. Какой сынок, какая мама?
Но когда вижу мать, стоящую на пороге, не верю своим глазам. Я ее давно такой не видел, счастливой и сияющей.
Скольжу взглядом за ее спину и леденею. Там стоит и смотрит полным отчаянной жалости взглядом Ангелина.
— Демьян, милый, ну что ты молчишь! Это же Ангелинка, разве ты не узнал? Или ты не рад?
Сцепляю зубы, пальцы сминают простынь и сжимаются в кулаки.
— Зачем ты ее впустила, мама? — говорю сухим, надтреснутым голосом.
— Что значит, зачем впустила, сынок? Я ее позвала, она и пришла.
— Не надо, пусть уходит, — держусь из последних сил, чтобы не сорваться.
— Но почему, сыночек? Она захотела тебя навестить. Вы поболтайте, пока я заварю чай, мы пирожные по дороге купили, свежие…
— Не надо, — задыхаюсь, все еще цепляясь за простыню, — пусть убирается вместе с пирожными.
— Но, Демьян, я… — слышу дрожащий голос, и одновременно в голове и сердце взрывается:
«Я влюбилась. Только я тебя еще больше ненавижу, чем люблю, запомни».
И я тоже взрываюсь.
— Я сказал, пошла отсюда! — сгребаю с тумбочки первое, что попадается под руку и швыряю в Ангела. — Нахер! Чтобы духу твоего здесь не было!
— Демьян, ты не в себе! — кричит мать, поднимая с пола зарядку для телефона, а я бросаю в Ангелину мобильником.
— Я же просил. Сказал, чтобы она катилась к черту! Я не хочу ее видеть!
А у самого в груди все узлом завязывается. Внутри не просто кричу, ору в немом отчаянии:
«Не уходи. Постой еще немного. Дай посмотреть на тебя, я так без тебя замучился, Ангел…»
Ангелина уворачивается от телефона и выставляет перед собой руки.
— Все, Демьян, успокойся. Я сейчас уйду. Анна Александровна, вы тоже успокойтесь. Провожать меня не надо, я помню, где дверь.
— Подожди, Ангелина, я с тобой, — всхлипывает мама, прижимая ладони к щекам, — мне надо на воздух. Я не знала, что ты такой, сынок…
Последняя фраза это уже мне. Они обе выходят из комнаты, и через минуту хлопает входная дверь.
Меня еще долго трясет. С силой сжимаю виски и все-таки ору, громко, так же как только что мысленно кричал, вкладывая всю боль и горечь. И похуй, что подумают соседи. Потом, когда выдыхаюсь, забрасываюсь обезболами с успокоительным и отключаюсь.
Просыпаюсь оттого, что хочу пить, есть и ссать. Нет, ссать, пить и есть, именно в таком порядке. А еще хочу в душ.
Уже утро, хоть и раннее. Кажется, сквозь сон я слышал шаги, звук льющейся воды, еще какую-то возню. Возможно, это соседи, хотя раньше их слышно не было. Или я не прислушивался.
Перебираюсь в коляску, еду в туалет, принимаю душ. У меня все в доме переделано под ебучего инвалида. Раньше мать помогала, теперь я сам приловчился. Неудобно, конечно, и медленно, зато не надо ждать, пока кто-то соизволит помочь.
Еду в сторону кухни и замечаю, что дверь в бывшую комнату Ангелины открыта. Это мать открыла? Я точно закрывал, если бы можно было, гвоздями бы забил, чтобы ничего не напоминало.
Подъезжаю ближе, и сердце начинает гулко колотиться изнутри о грудную клетку. В проеме двери виден край расстеленной кровати, а дальше вешалка, на которой развешено платье. Меня ломает от одного его вида, потому что я знаю, чье оно.
Но все равно не могу поверить.
Бесшумно въезжаю в проем и застываю, сцепив руки. Боюсь пошевелиться, сделать лишнее движение.
Я хотел вернуться в прошлое, и я блядь в нем. А еще не верил, что мысли материальны.
На кровати, подложив под щеку локоть, спит она. Ангелина.
Мой Ангел.
* * *
Ангелина
Я вчера никуда не ушла. Просто хлопнула дверью погромче, а сама в комнате своей бывшей спряталась. Анне жестами показала, что остаюсь, она только глаза округлила. Но ничего не сказала, кивнула, окинула благодарным взглядом и ушла.
А я осталась. Сидела тихо, слушала, как Демьян кричал, и только кулаки сжимала. Так кричат от безысходности, от раздирающей изнутри боли. Я все вместе с ним чувствовала, она сквозь меня проходила.
И обещала — себе, ему, Вселенной. Всем. Что сделаю все, чтобы Демьян снова мог ходить. Анна сказала, что у него полностью отсутствует чувствительность в нижней части тела. Я не спрашивала, касается ли это его мужских органов, но из ее слов поняла, что да.
Зная Демьяна, можно только представить, как его это угнетает. И мне до слез жаль того, что между нами так и не случилось.
Зачем я упиралась? К чему были эти глупые условности, когда теперь между нами появилась гораздо более страшная преграда. Слово «никогда».
Я сидела и прислушивалась к доносящимся из его спальни звукам. Когда стало совсем тихо, решилась выйти из своего укрытия и крадучись пробралась к нему.
Демьян спал, разметавшись, только ноги лежали неестественно ровно. Я смотрела и не могла насмотреться. Каким же он стал угрюмым, небритым. Похудевшим. И все равно любимым.
Ушла к себе, приняла душ и уснула, переодевшись в
