Жесткий отказ - Сара Ней
— В чём я хороша? Эм… Раньше я занималась бегом, но уже целую вечность не бегала. Зима сделала меня совершенно немотивированной, но когда бегаю трусцой, то чувствую себя намного лучше. Э-эм, давай посмотрим… Я рисую? И люблю украшать. Думаю, у меня это хорошо получается.
— Что-нибудь коллекционируешь?
— Я люблю антикварные магазины. Архитектурные остатки. У моих родителей есть дом примерно в сорока минутах езды к северу отсюда с сараем, и они разрешают мне хранить там вещи. Когда-нибудь я собираюсь построить дом и использовать вещи, которые собрала.
Если ей нравятся старые вещи, она, вероятно, возненавидела бы мой дом с его полированным камнем, гулкими коридорами и холодными плиточными полами.
Я тоже это ненавижу, если быть честным.
— О чём ты думаешь? Ты вдруг стал таким серьёзным.
— Я ненавижу свой дом, — выпаливаю я.
Сначала Миранда выглядит шокированной. Затем она разражается смехом. Фыркает.
— О боже, это было неожиданно. Что заставило тебя так сказать?
— Ты. Похоже, ты знаешь, чего хочешь. Ты уже всё продумала.
— Нет, мне просто нравится старое дерьмо… барахло. Старое барахло, извини.
— Не извиняйся, я не…
— Мистер Хардинг? — Рядом со столом стоит мужчина, и я поднимаю взгляд. — Извините, что прерываю, но мне было интересно…
— Это может подождать? Поймаешь меня после того, как я здесь закончу? — Я одариваю Миранду натянутой улыбкой, её глаза словно два блюдца. — Спасибо.
Мужчина говорит что-то, чего я не могу разобрать, предположительно извиняется, прежде чем исчезнуть.
— Э-эм. — Ложка с супом моей спутницы зависает над тарелкой. — Что, чёрт возьми, это было?
Беверли выбирает именно этот момент, чтобы подойти и спросить, как нам еда, но вместо того, чтобы показать ей большой палец, я говорю:
— Эм, Бев, не могла бы ты любезно попросить их не фотографировать?
— Конечно, мистер Хардинг. Нам очень жаль.
Я раздражённо киваю. Едва могу встретиться взглядом с Мирандой.
— Что происходит? — Теперь девушка откладывает ложку и откидывается назад, чтобы посмотреть на меня по-новому. — Кто ты такой?
Я открываю рот, чтобы ответить, но она опережает меня.
— Подожди, мы в Чикаго… ты из мафии? — Она понижает голос до отчаянного шёпота. — Типа, я всё об этом знаю. Если да, моргни два раза.
Я не моргаю дважды.
— Чёрт возьми, это кажется очевидным выбором! — Она вздыхает. — Ну? Ты собираешься сказать мне, или мне пойти спросить того чувака, который явно хотел твой автограф?
Он выбрал дерьмовое время, чтобы прийти и попросить об этом, заставив меня чувствовать себя и выглядеть эгоистичным придурком. Каковы шансы, что он когда-нибудь снова столкнётся со мной?
Хотя на самом деле — если я подпишу что-нибудь для него, образуется целая очередь, и я застряну здесь, давая автографы на всяком барахле, вместо того, чтобы наслаждаться ужином, который остынет, и его придётся положить в контейнер для еды на вынос. Я уже проходил это раньше, и у меня нет никакого желания повторять сегодня вечером.
«Не нужно чувствовать себя виноватым. Ты заслуживаешь уединения».
Я должен повторять это снова и снова и обязательно сделаю это снова сегодня вечером, когда снова останусь один и буду лежать в своей огромной кровати, уставившись в потолок в моей дурацкой гигантской спальне внутри моего дурацкого гигантского безвкусного дома.
— Ной? — Сейчас она тихая.
— М-м-м?
— Значит, раньше, когда эти люди фотографировались, они не фотографировали самих себя? — Она ёрзает на стуле, и я вижу, что ей неловко. — Я почти уверена, что они снимали тебя. Я права?
Проглатываю кусок хлеба, который только что положил в рот, ответ на её вопрос не сразу находит выход.
— Да.
Она колеблется.
— Почему?
Потому что я знаменит, и ты единственная, кто этого не осознал, а это значит, что ты здесь, потому что я тебе действительно нравлюсь таким, какой я есть, а у этих ублюдков есть потенциал испортить нам весь вечер своим любопытством.
Нет. Слишком резко, не могу этого сказать. Даже, несмотря на то, что зрители с их любопытными взглядами заставляют меня нервничать и ёрзать, и я теряю терпение — я всё равно не могу этого сказать.
— Может быть, они фотографировали тебя? — парирую я в ответ, ухмыляясь.
— Зачем им это делать? — Она смеётся, забавляясь, крутя соломинку со своим чаем со льдом, чтобы занять руки.
— Потому что ты такая милая? — О боже, эти слова просто слетели с моих губ. Я хочу забрать их обратно, они кажутся такими чужими, хотя комплимент довольно легко слетел с моего языка.
Миранда перестаёт крутить соломинку, ошеломлённое выражение появляется на её великолепном лице.
— Ты только что назвал меня милой?
— Да.
— Ты пытаешься флиртовать со мной, пока я пытаюсь добраться до сути?
Это загадка, которую я могу легко разгадать с помощью объяснения, но сейчас мне слишком весело.
— Всё, что я пытаюсь сделать, это добраться до дна этого стакана, чтобы я мог выпить ещё один.
— Это чай со льдом, — иронично замечает она, снова осматривая комнату своими проницательными глазами. — Вон тот мужчина так пристально смотрит. Клянусь, он хочет, чтобы ты его заметил. Он едва обращает внимание на свою жену или на ту даму, с которой он сейчас.
Вероятно, его жена.
Я хихикаю.
— Ты думаешь, это смешно?
Возможно, Уоллес был прав, когда сказал мне: «Чувак, если ты будешь сидеть дома, как отшельник, и не будешь появляться на публике, то когда, наконец, это сделаешь, СМИ и фанаты будут так жаждать твоих фотографий, что это будет неприятно, и ты возненавидишь себя».
Он был прав.
Это раздражает, и это отстой.
— Нет, не думаю, что это смешно. Но это случается постоянно, вот почему я послал своего друга Уоллеса забрать у тебя бейсбольную карточку.
Ну вот, я наконец-то, сказал это.
Вроде как.
Миранда молчит, как будто разбирает
