Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
И не посмела открыть рот.
— Без паники, — выдал приехавший врач, просматривая результаты клинического анализа моей крови, — инфекции или вирусов точно не вижу, так что, скорее всего, девочка употребила в большом количестве какой-то медикамент, может быть даже банальное рвотное.
— Истомина, ты сдурела, что ли? — чуть ли не заорала на меня Виталина Романовна, тараща глаза так, будто бы страдала от базедовой болезни.
— Похудеть пыталась, — пожала я плечами и вспомнила совет Басова, что пора бы уже научиться врать.
— Что?
— Девочки из моего двора порекомендовали, — развела в стороны дрожащие руки, — они с прошлого года так многие килограммы сбрасывали легко и непринуждённо. А я просто переборщила с дозой и вот.
— И вот? И вот тебе совет, Истомина — завязывай общаться с этими девочками.
И я тут же покладисто кивнула. А после получила на руки полное освобождение от физкультуры на сегодня и всю будущую неделю, а затем указание отнести его тренеру и идти домой, так как медики заключили, что состояние моё удовлетворительное. Жить буду.
Жить. Ха-ха…
Но я сделала так, как мне велели. На тот момент уже шёл последний урок и, на мою беду, как раз сдвоенный по физической культуре у нашего класса и параллели.
Я незаметной тенью прокралась в зал и оглянулась по сторонам в поисках учителя, но его, увы, нигде не было видно. А в следующий миг я услышала громкий окрик:
— Эй, тифозная!
И тут же баскетбольный мяч угодил мне точнехонько в лицо. В нос. А все девочки прервали игру и рассмеялись, пока я зажимала руками ударенное место и внутренне рыдала в голос.
— Пошла вон отсюда!
— Тупой, жирной корове тут не место!
— Попробуй только и здесь загадить пол, Сифа!
— Мы тебя фейсом вытирать всё заставим!
И лишь Дина Шевченко молча подошла ко мне почти вплотную, подняла с пола оброненный лист с освобождением и тихо мне процедила:
— Беги отсюда, Истомина. Беги пока не поздно…
И я побежала, не замечая, что от удара мячом из носа всё-таки пошла кровь. Что на белую форменную блузку уже закапали алые капли. Что я вновь рыдаю из-за этих жестоких хищников, которые сегодня дважды сорвали с петель дверь в мой внутренний мир.
Натоптали там.
Нагадили.
И ушли, весело улюлюкая.
Получи, Вероника, свою двойную епитимью за неизвестные грехи. Получи, вынеси с честью, отряхнись и стань ещё сильнее. А нет, так значит они победили.
Раскинь руки в стороны и медленно оседай.
На дно…
А дома, за закрытой металлической дверью нашей квартиры никто не обратил внимания на мой внешний вид. Никто не спросил, из-за чего именно мне было плохо и насколько всё серьёзно. Никто. И ничего…
Меня просто отправили в мою комнату и приказали молиться о мамином здоровье.
— Это сейчас самое важное, Вера! Вымаливать нужно Алечку у Бога, слышишь? Вымаливать мою девочку! Не до тебя нам, сиди как мышь и не мельтеши перед глазами, — строго выплюнула бабушка и закрыла перед моим носом дверь в комнату, где на пуховых подушках возлежала мать.
Что ж…
Не до меня? Ну я привыкла, в общем-то.
А то, что подбородок дрожит и сердце раскалывается на куски? Ну, за это я тоже помолюсь, говорят, помогает.
Глава 23 — Разгон
Вероника
Мой классный руководитель всё-таки по полной отчиталась о том, что со мной случилось в гимназии бабушке, и попросила явиться на ковёр для серьёзного разговора уже в будущий понедельник, чтобы обсудить насущный и животрепещущий вопрос о моём безрассудном употреблении рвотного средства.
Какова была реакция? Ну, бабуля впала в ярость.
Фурией забежала в мою комнату, когда я стояла на коленях у своей кровати и возносила молитву Богу за здравие мамы, и принялась с воплями переворачивать всё, в слепых поисках найти тот самый препарат, ком я себя напичкала. Не преуспев, взялась выворачивать всё из школьного рюкзака, а потом очередь дошла и до того самого чемодана, в котором я хранила свои «сокровища».
Наверное, не нужно напоминать, что именно там лежало? И что мне светило в том случае, если бы бабуля сунула туда свой разъярённый нос.
— Ба, там ничего нет, клянусь тебе!
— Открывай, сказала!
— Я не помню пароль. Он тут уже, сколько лежит-то? С самого переезда.
— Ещё и врёшь мне?
Да, вру! Вру и не краснею. Хочешь жить, умей феерично наваливать. Теперь я поняла, о чём именно толковал Басов.
— Богом клянусь, что нет! — покаянно сложила руки на груди и смиренно опустила голову в пол, вознося между делом молитву небу, чтобы меня пронесло.
Сомнительно, что Бог вообще есть в этом грешном мире! А иначе зачем бы он позволил издеваться над какой-то там мной, которая в своей короткой жизни не успела совершить ничего криминального? Почему он не вызверился на какого-то хулигана со стажем, злостного нарушителя правопорядка или таких, как те, что обижают меня в гимназии?
В чём тогда смысл всей этой веры?
— Бессовестная! Знаешь же, что мать больна и всё равно нам нервы треплешь. Специально отравилась, чтобы к себе внимание привлечь, да?
— Ба…
— Помолчи мне тут! — фыркает и отряхивается, словно по её морщинистой коже ползают противные насекомые.
Молчу. Нечего сказать. Только пытаюсь стоять ровно, не шевелясь и не давая понять, что мне больно от её слов. Если она почувствует, что это так, то не успокоится, пока не доведёт меня до внутренней сокрушительной истерики.
— Хоть что делай, но тебе ни за что не заменить Ирочку, — и всхлипывает, вытирая слёзы со щёк.
— Я и не пыталась, — сипло хриплю я, не смея поднять глаза и выхватывая острую вспышку боли за рёбрами.
— Куда тебе пытаться? Мы всё для тебя делаем — из дыры той увезли сюда, на море. К богу приобщаем, одеваем, обуваем, кормим. А ты что? Всю еду, да со рвотным в унитаз? Вот и как после этого к тебе относится нормально, Вера? Ты такая же неблагодарная выросла, как и твой чёртов… а-а, тьфу!
И ушла, оставляя меня стоять разбитой вазой посреди разбросанных вещей и попранными надеждами, что однажды мы станем нормальной семьёй, где я любимое чадо, для которого хотят самого лучшего.
Для меня не хотели ничего. Только от. И по максимуму — молись, не отсвечивай, молчи, будь никем и благодари за то, что тебе перепало.
В комнате убралась. Чемодан уже ночью, когда все уснули, открыла и перепрятала его содержимое по старым обувным коробкам,
