Непогода - Диана Ставрогина
Мне нужно поделиться с ним силами. Хотя бы вот так. Отдать свои тепло и поддержку одним нерешительным жестом – легким скольжением ладони по шерстяной ткани рукава.
На мгновение Антон крепко зажмуривается и лишь затем откидывается на спинку сидения. Мрачное напряжение медленно уходит из его тела, дыхание становится ровнее, мышцы лица разглаживаются. Теперь моя рука неподвижна. Я жду.
Проходит еще пара секунд, прежде чем Антон открывает глаза и переплетает наши пальцы. Я сжимаю его ладонь в своей, запуская по коже к коже импульс, и чувствую остро разбегающиеся от точки нашего соприкосновения мурашки. Любовь к Антону и безграничная, печальная нежность будто вытекают из меня в него, – и становится чуточку легче. Нам обоим.
– Посиди со мной, – просит он.
Я киваю.
– Конечно.
Я слышу приглушенные звуки улицы, слышу урчание мотора и шум кондиционера, пока постепенно погружаюсь на глубину, где течение времени становится неисчислимым. Наши с Антоном вдохи и выдохи синхронизируются, пульс в наших переплетенных ладонях стучит в такт – быстро, но без нервной спешки. В это долгое и скоротечное мгновение мы едины.
Разорвать эту временную аномалию кажется святотатством, и, будь на то моя воля, я просидела бы в машине всю ночь, игнорируя затекающие от неподвижности мышцы, но сейчас Антон и его состояние важнее моих желаний.
– Тебе нужно поспать… – Мои негромкие слова разбивают невидимый купол, как тяжелый молоток хрупкое стекло.
Антон вздрагивает и выпускает мою ладонь. Проверяет на телефоне время, потирает глаза и с силой надавливает пальцами на веки.
– Извини, – говорит он. – Я тебя задерживаю. Сейчас поедем.
– Не за что извиняться.
– Хорошо. – В мою сторону Антон не смотрит, словно теперь ему неловко за случившуюся между нами молчаливую интимность.
– Как ты? – Я, напротив, не готова играть в равнодушие. – Только честно.
– Не знаю. – Он дергает плечом и поворачивает руль, выезжая из двора. – Не понимаю, что чувствую.
Что ж, последняя фраза ничуть меня не удивляет. Далеко не впервые я убеждаюсь в том, что при столкновении со сложными переживаниями Антон всегда выбирает необременительное игнорирование вместо сложного препарирования и долгого анализа.
Мне хочется спросить, были ли он и его отец близки, но едва ли стоит начинать этот разговор сейчас, когда всякое слово может непредсказуемо и глубоко ранить.
– Когда ты полетишь домой? – Теперь я тоже смотрю вперед, хотя краем глаза продолжаю следить за Антоном, стремясь уловить даже самый блеклый проблеск чувств в выражении его лица.
– Завтра. Наверное.
– А работа? Когда тебе в рейс?
– Должен был завтра выходить. – Он растерянно хмыкает и качает головой. – Утром буду решать с заменой.
– Понятно. – Я киваю. Впрочем, больше для себя: только бы что-нибудь делать. – Как твоя мама?
Его лицо мрачнеет.
– Держится. Вроде. Она не очень эмоциональный человек, так что… Нормально.
– Будем надеяться, что так.
Сомневаюсь, что мама Антона сейчас чувствует себя «нормально»: едва ли утрата супруга после более тридцати лет брака дается скупым на эмоции людям проще, чем людям очень эмоциональным. Однако я не могу судить наверняка: мне ничего не известно о той, что родила и воспитала моего мужа.
– Скажи мне, – заговариваю я вновь, – если нужна будет какая-нибудь помощь. Обязательно.
Антон отрывисто кивает и на короткий миг поворачивается ко мне. В его глазах – благодарность и что-то еще, трудно определимое, проникающее прямиком в сердце. Я отвечаю на его взгляд слабой улыбкой.
– Спасибо, – произносит Антон спустя несколько минут. – С тобой мне… легче.
Загорается красный свет светофора, и мы останавливаемся на перекрестке, на котором, по иронии, удобно повернуть как в сторону когда-то нашего с Антоном дома, так и в другую – ту, где теперь расположен мой собственный временный дом.
Я взволнованно сглатываю и предлагаю Антону то, что предлагать определенно нельзя:
– Если хочешь, я могу остаться с тобой. Сегодня.
На один удар моего сердца его фигура застывает, а затем я вижу медленный, почти неуверенный кивок и слышу ровное:
– Я буду рад.
Антон находит мою руку и осторожно, чуть ощутимо сжимает. Наши пальцы переплетаются вновь.
Я делаю судорожный вдох и сильнее смыкаю губы, удерживая внутри неожиданный всхлип. Сама толком не понимаю, отчего першит в горле и жжет влагой глаза.
Едва на светофоре загорается зеленый, Антон резко двигается с места и поворачивает в сторону дома. Нашего.
Теперь мы едем быстрее. Я смотрю вперед, лишь иногда позволяя себе бросить взгляд в сторону водительского кресла. Тепло лежащей на моей руки Антона греет сильнее жара печки, посылает через мою кожу в вены волны тоски и радости, от которых болит сердце и отрезвляюще громко стучит в висках пульс.
Только что пролетающие перед глазами смазанные желто-красные пятна уличных фонарей исчезают, уступая мысленное пространство сцене из недавнего прошлого. Я часто – пожалуй, слишком часто, – вспоминаю, чем окончилась наша предыдущая личная встреча с Антоном. Я слышу его голос, произносящий убийственно-ясный ответ на мой вопрос:
«Не знаю. Просто не вижу», – сказал он тогда.
Может быть, другая на моем месте удовлетворилась бы и этими словами. Может быть, их действительно достаточно, чтобы самостоятельно додумать остальное; произвести анализ и интерпретировать скупые фразы в подсознательное признание о большем, но я хотела иного. Хочу до сих пор.
Искренности. Открытости в чувствах. Любви вместо привычки или привязанности.
И тем не менее еду с Антоном в наш общий в прошлом дом. Не могу противостоять собственному порыву быть с ним рядом хотя бы сейчас. Принять на себя часть боли его утраты.
Знакомый двор предстает перед мной в свете фар спустя несколько минут, и я, сама того поначалу не замечая, ждано всматриваюсь в полумрак, впитываю облик места, по которому скучала, и внимательно исследую каждый доступный взгляду уголок на предмет изменений, пока не глохнет мотор. Антон первым нарушает наше длительное молчание:
– Пойдем?
– Да, конечно. – Я киваю и открываю дверцу, чтобы ступить на покрытый льдом асфальт.
Все во мне тянется к этому двору. Дому. Воздух здесь кажется насыщеннее и свежее, чем в любом другом районе города, и я дышу – глубоко и часто. На пути к подъезду запрокидываю голову и недолго любуюсь темно-синим небом с редкими вспышками звезд в расслоении облаков.
Мы заходим в подъезд, и даже тут, в окружении однотонных стен меня посещает чувство, схожее с тем, что испытываешь, вернувшись наконец в родной дом. В кабине лифта я прячу от Антона взгляд: я не готова показывать ему, насколько выбита из колеи.
Сложнее всего, ожидаемо, становится в квартире. С порога я погрязаю
