Нам нельзя - Лана Мейер
Даже съезжая на счастливой доске по черным трассам, считающимся здесь самыми опасными, я не чувствую ничего, кроме внутреннего оцепенения и ледяных порывов ветра, бросающих мне в лицо снежную крупу.
Отрываюсь от компании и ухожу далеко вперед, специально выбирая сложнейшие участки, преодолевая их легко и играючи. Кровь не кипит в венах, дыхание не срывается от избытка эмоций, мышцы не звенят от напряжения. И небо надо мной такое серое, холодное, равнодушное. Солнце спряталось за нависшими тучами, снег хлопьями липнет к защитным очкам, снижая видимость. Очередная порция летящей из-под сноуборда белой пыли полностью закрывает обзор.
— Эй, осторожнее, — кричит в спину догоняющий райдер (от авт. сноубордист-любитель).
Нервным движением смахиваю снег с очков, пропуская резкий поворот.
Крики сзади становятся громче, но гул крови в ушах перебивает все остальные звуки. Мгновение на осознание допущенной ошибки, затем провальная попытка сгруппироваться. Вылетев с трассы, теряю равновесие и впервые в жизни переворачиваюсь на своей «счастливой доске», кубарем скатываясь по скальной части склона.
Падение в неизвестность кажется бесконечным, но на деле длится не больше пары секунд. Перед глазами мельтешат белые пятна, грудную клетку прошибает боль. Отбив себе ребра и еще пару костей, падаю мордой в сугроб, благодаря Бога за то, что хватило мозгов надеть шлем, иначе все могло закончиться куда плачевнее.
Вот тебе и контролируемый риск.
— Парень, ты как? Живой? — слышу над головой все тот же голос.
Мысленно матерясь на собственную дурость, переворачиваюсь на бок и показываю мужику «класс». Говорить пока не могу. Зубы стучат. Нервяк. Дико ноет все тело, но судя по концентрации боли, я гребаный счастливчик и ничего не сломал. Ну или пока не понял из-за шока.
— Не дергайся, я сейчас подойду, — раздается предостерегающий оклик.
Нечеткий высокий силуэт в ядовито-желтом горнолыжном костюме начинает спускаться ко мне, придерживаясь за каменные выступы.
— Встать сможешь? — стянув зубами перчатку, неравнодушный незнакомец протягивает руку. Цепляюсь за ладонь и, шумно втянув воздух, неуклюже поднимаюсь. — Не поломался? — участливо интересуется мужик.
— Вроде нет, — пошевелив конечностями, неуверенно заключаю я.
— Слетел бы чуть дальше и сразу в пропасть.
Смотрю в сторону, куда кивает мужчина, и понимаю, что он чертовски прав. В нескольких шагах от меня оголившийся каменистый склон резко уходит вниз на десятки метров. Блядь, я реально мог умереть. Эта мысль неожиданно бодрит и придает энергии.
Счастливая доска не подвела. Хорошо, что ее взял, а не мамин подарок, оставшийся у нее.
— Как тебя угораздило? Так хорошо шел. Ровно. Уверенно. Точно не новичок. Там же указатель был. — мужчина машет куда-то назад. — Пропустил, что ли?
— Ага, — киваю, проходясь рукой по глухо ноющим ребрам. — Похоже, отделался ушибами.
— До свадьбы заживет, — белозубо улыбается собеседник, поднимая защитные очки.
Я застываю, мгновенно узнав своего случайного спасителя. Если бы не его крик, летел бы я башкой вниз на камни. Трэш, я теперь его должник?
Что за подстава? Уже совсем другим взглядом прохожусь по крепкой фигуре и открытому доброжелательному лицу. Однозначно не урод и для своих лет сохранился неплохо. Следит за собой, сукин сын, но я-то знаю, что форму он поддерживает не только для своей жены. Отец тоже с возрастом не расплылся. Здоровое питание, спорт, молодые давалки — все это безусловно дает положительный результат. Правда, маму он не совсем устраивает.
— Погоди-ка, я тебя знаю, — Олег озадаченно хмурится, пытаясь припомнить, откуда ему знакомо мое лицо.
— Я Максим, сын Анжелики, — помогаю забывчивому Снегуркиному мужу. — Мы с Сашей…
— Да точно. Ты тот парень, с которым моя жена в горах застряла, — энергично кивает мужик, продолжая улыбаться. — Услуга за услугу получается? — воодушевленно продолжает Олег.
— Не понял, — теперь хмурюсь я.
— Ты Сашке не дал замерзнуть, а я тебя вовремя окликнул, — снисходительно поясняет он.
Олег протягивает руку и крепко жмет мою ладонь. Я в ахере. Услуга за услугу. Оборжаться можно. Дядя, да ты совсем осёл. Или скорее олень.
Стыдно ли мне? Ни грамма. И совесть не гложет. Молодость и стыд понятия взаимоисключающие. Снегурку я у него все равно заберу, и похеру мне на мужскую солидарность и прочую моральную требуху. Если голова варит, то по-хорошему свалит, а если нет, то будем говорить по-другому.
— А Саша где? С подругами осталась? — любопытствую я, не переживая, что мой вопрос может вызывать определённые подозрения.
— А она уже внизу, — сверкая белыми зубами, охотно отвечает Олег. Дантист у него, конечно, отменный, но так часто хвастаться дорогостоящими услугами не стоит. Можно и горло простудить. — На смотровой площадке с Верой ждут. Они первыми съехали, пока я рабочие вопросы по телефону решал.
— По канатке дороге съехали? — уточняю отстранённым тоном, анализируя услышанное.
Как бы ни хотелось придраться, но никакого подтекста за его словами нет.
Олег совершенно спокоен, в отличие от меня. Меня бесит сам факт его существования, хотя еще пару суток назад я о нем даже не думал. Неужели настолько доверяет жене, что даже мысли не допустил о возможной измене?
Или во мне мужика не видит? Так это зря.
— Почему по канатной? — искренне удивляется Олег и с гордостью добавляет, точнее, добивает: — Саша отлично катается. Мы раньше в Альпы частенько гоняли. Она и меня пристрастила.
— А мне другое сказала, — наклонившись за доской, мрачно отзываюсь я.
— Пять лет назад Сашка ногу вывихнула на самом простом участке. Отвлеклась или просто растерялась. С тех пор мы только по морям. А тут я сам удивился, что она решилась. Значит, страх, наконец, отпустил, — пускается в разъяснения Олег, улыбаясь их с женой общим воспоминаниям. — Она у меня, вообще, осторожная. Да и я не одобряю бессмысленный риск.
На душе еще мерзотнее становится, за грудиной болезненно режет, и дело не в отбитых ребрах. Неторопливо забираемся с Олегом на раскатанную трассу и встаем напротив друг друга.
— Зачем тогда сегодня отпустил? — пытливо глядя на холеную рожу, спрашиваю я.
— Провинился, — не кривя душой, признается Олег. Лицо становится обеспокоенным, закрытым. Понимает, козел, как облажался. — Ты в курсе, наверное. Об этом Сашка промолчать не могла.
— Краем уха слышал от матери. Сне… Саша мне ничего не говорила, — отвечаю через силу, едва сдерживаясь от прямолинейной грубости. — Виноват, значит?
— По самые уши. Но ничего, дело поправимое, — приободряет сам себя. Я его уверенности не разделяю.
— А если нет?
Мой грубоватый вопрос все-таки заставляет
