Крутая Бамбина (СИ) - Смирновская Маргарита

— Захотелось кофе, — улыбался он. — Чем ты ночью занималась?

— Рисовала… — честно ответила я.

Он внимательно разглядывал меня несколько секунд, а потом спросил:

— Будешь кофе?

Я замерла. Неужели он меня ревнует?..

Подав знак, что я желаю отведать его чудесный напиток, ковыляя, я уселась за стол. В этот момент мне вспомнился Павел. Как он командовал у Маши на кухне и готовил мне яичницу. Они определенно похожи. И в то же время такие разные. Михаил такой улыбчивый и светлый… А Павел хитрый и скользкий… Но при этом его трудно назвать плохим человеком. Скорее несчастным…

Миша поставил передо мной чашку и пододвинул конфетницу, в которой лежали баранки в глазури. Я такие аппетитные колечки увидела впервые и накинулась на них, как голодная собака. Умяв два кольца, я остановилась. Миша улыбался.

Я всматривалась в лицо Михаила, но его зеленые глаза разглядывали меня так сладко, что мне было неудобно так на него пялиться. И я застенчиво уставилась на чашку с кофе. «Глазеет на меня, будто влюблен…», — меня это разозлило, ведь я не хотела надеяться на сказочную, взаимную любовь. Люди его круга не соединяют жизнь с человеком из общей массы.

— Скажи мне, Гущин долго будет жить с нами? — прервал мои мысли голос Высоковского.

— Я его позвала, чтобы он помог мне за тобой ухаживать, — объяснила я.

На лице Михаила появилась та ангельская улыбка, которая меня впечатлила еще с первой встречи.

— А ты жестокий человек… — сказал он.

Я не знала, как понять его слова. Скорее всего, он посмеивался надо мной. И тут я заметила на лице его испарины. Нет, он не влюбленный. Он вялый!

И, подойдя к нему, я потрогала его лоб.

— У тебя опять температура… Где, кстати, Гущин? — вспомнила я.

Он обнял меня за талию и, прижавшись к животу, спросил:

— Ты от него зависима, как человек непригодный для жизни, или влюбилась в него?

— Иди спать! — вырвалась я из его объятий и отошла искать лекарства.

Миша послушно ушел. Я заметила на столе его нетронутый кофе. В голове застряла мысль: «Так для кого он его готовил, если сам не пил?». Но отогнав все ненужные мечты, я взяла в руки рецепт врача. Я долго пыталась понять, что написал доктор. Как только успела покрыть эскулапа тяжелым словцом, на кухне нарисовался Гущин.

— Китайский изучаешь? — поинтересовался он.

— Да лучше б он нарисовал иероглифы… — обрадовалась я появлению друга. — Пожалуйста, скажи, что надо. У Высоковского опять температура…

— А-а! Боишься отравить. Знает черт, в чем поп согрешил…

Я не знаю как, но Гущин сразу понял, какие лекарства нужно дать Михаилу. Порой мне кажется, что его на журфаке обучили читать нечитаемое и распознавать нераспознаваемое. Гущин сам потащил ему легкий завтрак. Выходя из его комнаты, Сергей у закрытой двери жестом послал его… сами знаете куда… и забубнил:

— Масла ему много, специи не те… Нашлась мне тут дамочка из высшего общества…

Сергей так был зол, что не обратил на меня внимания. А я хорошо понимала Михаила. После стряпни Высоковского салаты от Гущина, ну, никак в рот не лезут. Правда, подправить его блюда я не могла, так как не понимала, чего не хватает. Да и уплетала я их все равно, так как сама готовлю еще хуже. А голод не тетка…

Глава 10.7

За обедом Гущин рассказал, куда ездил. Оказывается, Елена еще вчера вечером скончалась. И Сергей ждал заключение патологоанатома.

— Ее убили, — сказал он. — Как я и думал.

Сколько раз я видела серьезный взгляд друга, но до сих пор не могу к этому привыкнуть. В моей голове он так и остался разгильдяем, вечным поверхностным шутником.

Неужели ему жалко Высоковскую? Ту, которая связывалась со всеми мужиками подряд без разбора? Ту, что хотела ограбить брата своего мужа…

— Мне кажется, я знаю, кто Троянский конь… — сказал он свои мысли вслух.

И я поняла, что так серьезно он размышлял о деле, а не о гибели Елены.

— И кто?

Вот у меня в голове было пусто, как в декоративной вазе.

— Позже тебе скажу, — Гущин поднялся со стула и добавил. — Я к Енисееву.

— А я?..

— У тебя есть свой малыш.

— Я серьезно! Ты мне ничего не объяснил!

— Позже, — Гущин ушел в коридор, и я побежала за ним.

— Мы давали друг другу слово! — напомнила я.

— Завтра на похоронах все расскажу… — Гущин меня чмокнул в нос. — Не скучай, любимая. И не лезь к злому мальчику в кроватку. Я вернусь.

Вот, ну, никак он не может быть серьезным! Кого он вычислил? Кто троянский конь?.. Неужели Бонцев?.. Не зря же он был связан с Еленой. Они вдвоем грабили Высоковских…

Мои размышления прервал вздох, раздавшийся сзади. Оказывается, Михаил стоял в дверях комнаты. Вероятно, он слышал нежное прощание Гущина и… наш разговор.

В настоящий момент я не готова была откровенничать и отвечать на его вопросы. Поэтому, подойдя ближе, стала заталкивать его в комнату со словами:

— А ты что здесь делаешь? В постельку! В постельку!

— Тогда ты со мной, — с этими словами он подхватил меня и положил на кровать, а сам прыгнул сверху. Мне тут же вспомнился голос Гущина: «Не лезь к этому злому мальчику в кроватку».

Ага! Как же!

Признаться честно, мне слишком с ним хорошо, чтобы его отгонять от себя. Я поняла, что для меня Миша стал наркотиком. Добровольно я от него не откажусь.

Я готова сама каждый день дарить себя ему… Я хочу его знать, я хочу его изучить. И мне уже все равно кто он… Что он деспот, мой начальник, хозяин, и… мы такие разные… Словно из разных галактик.

Утром мы «кувыркались» почти до обеда. Я совсем забыла дать ему оставленное Гущиным лекарство… Мы нежились, смеялись, вспоминая, как сидели под столом в кабинете, прячась от Ефимова… Как я его у подъезда чуть не пристрелила…

Пока к нам в комнату не ворвался Гущин. И разбил мою маленькую идиллию. Я спряталась под одеяло. Почему-то мне резко сделалось стыдно перед ним, словно я действительно Сергею в любви клялась, а сама его из армии не дождалась и вышла замуж.

— Туки-туки Мишаня-обожаня, Туки-туки Викуся-в-цель-стрелюся. Вылезай, я тебя видел, — сказал Гущин.

Судя по его голосу, он ничего другого не ожидал увидеть.

— Я тебя сегодня отпускаю, — отозвался вместо меня Высоковский. — Сегодня мы сами. Можешь ехать домой.

Как это у Миши так здорово получалось? Он даже Гущину не платил! Хотя Сережа жил у него дома и работал. Даже указания выполнял.

— Сами вы даже не позавтракали, — возразил Сережа. — Хотя я громко сковородками гремел. И антибиотики ты свой пропустил. Кто так лечит, Вика?

Я так и не вылезала из-под одеяла. Затянулось неловкое молчание, пока Гущин снова не спросил:

— Я один еду?

— Один, — ответил Михаил.

— Нет! Я с тобой! — почему-то я решила, что поездка на похороны важна для нас.

И подняв с пола Мишину футболку, я быстро натянула ее на себя. Гущин даже не отвернулся. Он только напомнил:

— Чёрное не забудь надеть. Мы на похороны едем.

— Я с вами, — сказал Миша.

Но я его остановила. Все-таки больной он. Да он и не стал настаивать. Ослаб сильно. Он взял ноутбук и стал на кровати печатать документы и обзванивать партнеров… Трудоголик, что еще сказать?

Глава 10.8

***

Поесть нормально я не успела. Гущин так торопил меня, что я только пару раз глотнула кофе и, испытывая угрызения совести, заскочила в его «ниссан».

Мы подъехали как раз, когда закапывали гроб. Народу было мало. Я стояла и не верила, что только недавно с ней дралась и дико ревновала ее к Высоковскому. А теперь ее нет… И бедный малыш, кому он достанется? Бонцеву? Из него отец так себе. Я даже не представляю его в роли папаши.

Похороны — это всегда такой морально тяжелый и унылый момент. И неважно хоронишь ты близкого человека или далекого. Разница лишь ощущается в душевной боли, которая разрастается, если мы теряем родных людей. Больше всего меня разрывает, когда громко ревут и причитают. Вот маманя Высоковской как раз оказалась такой. Невыносимо слушать, как люди жалеют себя. Люди плачут о себе, что им тяжело будет без этого человека. А не плачут, о том, что жизнь у бедняги неожиданно прервалась, а у усопшего столько планов было…