Вера Колочкова - Третий ребенок Джейн Эйр
— А про Матвея ты что-нибудь знаешь? — нетерпеливо перебила его Таня. — Как он там?
— Нет, ничего не знаю. Ада как-то обошла эту тему в разговоре… Да она вообще по другому делу звонила, ее юридические вопросы относительно наследственного Костькиного имущества интересовали. А про тебя так, между прочим вспомнила…
— Понятно. Не знаешь про Отю ничего, выходит… — тихо и горестно прошептала Таня и отвернулась к окну, чтоб сморгнуть набежавшую некстати слезу да утереть ее живенько ладошкой. А повернувшись обратно, ткнулась прямиком в направленный на нее любопытно-сочувствующий взгляд Павла Беляева, в его понимающую улыбку.
— А ты все по мальчишке так и переживаешь? Интересно, интересно… Он, значит, там остался, а ты тут по нему горюешь…
— Да. Переживаю. И горюю… — вздохнула протяжно Таня.
— А почему? Почему, Тань? — слишком уж заинтересованно переспросил Павел, наклонив к ней совсем близко лицо.
Таня взглянула ему в глаза, удивилась тихо — застыло в них что-то непонятное, страдальческое и болезненное, ему, Павлу Беляеву, совсем уж неподходящее. Потому что не бывает у мужиков из телевизора таких вот глаз. У них у всех глаз веселый, радостный, и жизнью своей, и всем на свете довольный. Непростым было любопытство Павла Беляева, ой непростым. И впрямь страдальческим да болезненным оно было, Таня это сразу почувствовала. Она всегда умела чужую боль через себя пропускать. И чужое страдание тоже.
— Павел, у тебя что-то случилось, да? — спросила осторожно.
— Да почему сразу случилось… — с досадой отвел он от нее взгляд. — Просто спрашиваю… Странно мне просто! Ты-то чего по Матвею изводишься? Он же чужой тебе! Да и вообще… Живет там себе среди нянек, солнышку радуется… А ты здесь извелась вся, словно в Сибирь его увезла и среди снегов одного бросила!
— Ну да… Вот и бабушка Пелагея так же говорит… — задумчиво протянула Таня.
— Слушай, подруга, а ведь мне тебя Бог послал! — без всякого перехода вдруг заговорил Павел и даже подпрыгнул слегка на сиденье, разворачиваясь к ней всем корпусом. — Может, выручишь, а? Посидишь с моим пацаном недельку? Понимаешь, мне его девать совсем некуда, с понедельника весенние каникулы начинаются… А мне лететь в Берлин на семинар надо — ну хоть порви меня на части! А я тебе заплачу хорошо…
— Ой, да ради бога, Павел! Посижу, конечно!
— Правда?!
— Ну конечно… Что в этом такого-то?
— Ну, ты молодец, Танюха! Так меня выручишь… Да я даже и на самолет успею! Погоди-ка, я сейчас…
Одной рукой держа руль и коротко взглядывая на дорогу, освободившуюся наконец от занудной пробки, он выудил из кармана куртки мобильник, торопливо набрал номер и закричал в трубку:
— Сашка, не сдавай мой билет, я с тобой лечу! Не успел еще? Ну, слава богу… Да, да, пристроил… Да тут, к знакомой одной… Жди меня в аэропорту, я успею! Ну все, пока… — и тут же, быстро произведя следующую торопливую манипуляцию с телефонными кнопочками и слегка понизив голос, снова заговорил в трубку: — Гришук, давай собирайся быстренько. Кинь там в рюкзачок штаны, рубашку, щетку зубную… Ну, сам сообрази. В гости поедешь к одной моей знакомой тетеньке. Да на неделю всего! Что?! С ума сошел, что ли? В какой детдом, ты что? — сердито заорал вдруг Павел в трубку так, что Таня вздрогнула и шарахнулась от него подальше. — Чтоб я от тебя больше ничего подобного не слышал! — продолжил тем временем бушевать Павел. — Понял, засранец? Ну вот и хорошо, что понял… Мне просто уехать надо на неделю, а ты сам не справишься… Ну ладно, ладно… Выходи к подъезду, я увижу… И мою сумку дорожную захвати, она в прихожей стоит. Все, Гришук, некогда мне!
Взглянув на часы и чертыхнувшись тихонько, он торопливо вырулил в какой-то переулок, пытаясь объехать очередной дорожный затор, между делом проговорив Тане деловито:
— Ты его не особо балуй да опекай, он парень вполне самостоятельный. Ну, шустроват, конечно, не в меру, но ничего, терпимо. Ест все подряд, что не приколочено. В общем, хороший парень…
— Он твой сын?
— Ну да, сын, конечно… А почему ты спрашиваешь?
— Да так…
— Да, он мой сын. Приемный. Еще вопросы есть?
— Нет… Вопросов больше нет, — быстро произнесла Таня, почуяв некоторое раздражение в его голосе. Хотя и были у нее к нему вопросы, конечно же. Очень хотелось, например, знать, куда подевалась мать мальчика. Тоже, что ль, в командировку срочную подалась, оставив ребенка на отчима? А что? Раз он приемный, значит, Павел Беляев ему — отчим? Хотя при чем тут детдом? Он же про детдом что-то говорил, когда с ребенком разговаривал! Или… Или он никакой и не отчим ему вовсе? А кто тогда? Усыновитель? А жена Павла Беляева, выходит, ему усыновительница? Очень все это Тане было любопытно, конечно. Но что делать — в чужую душу лезть вот так, за здорово живешь, она не умела, хоть и выросла в окружении деревенского простодушия, смешного и наивного, в котором секретов да недомолвок не признавалось в принципе, а любопытство не за порок почиталось, как в той поговорке сказано, и уж не за свинство, извините, а вовсе даже наоборот — за уважительный к персоне интерес. Она, живя в городе, давно уже это правило усвоила — любопытство свое здесь подальше прятать надо. А может, городской дух обманной тактичности в нее уже так въелся, что начал диктовать свои правила поведения… В общем, вопросов она Павлу больше задавать не стала. Захочет — сам скажет. А не захочет — так и не надо.
Пасынком Павла Беляева Гришей оказалось худющее долговязое создание с яркими рыжими вихрами и конопушками, с васильковыми хитрыми глазюками на пол-лица. Тане сразу улыбнуться захотелось, на него глядя. Хороший какой мальчишка, будто солнышком поцелованный. Юркнув на заднее сиденье, он тут же проговорил деловито:
— Так вы и есть та самая тетенька, которой меня папа подбросил?
— Да, я та самая и есть… — рассмеялась Таня, обернувшись к нему.
— Тогда давайте знакомиться. Меня Григорием зовут, а вас как?
— А меня — Татьяной.
— А по отчеству как?
— Да ну, зачем по отчеству…
— А как тогда? Что, можно просто тетей Таней называть?
— Ну да, валяй тетей Таней… А чего церемониться-то? Я церемоний всяких не люблю, Гриш…
— Ага! И я тоже не люблю! — улыбнулся довольно мальчишка, сверкнув на нее истошной синевой глаз.
— Ну вот и познакомились… — проговорил Павел, выруливая со двора на большую дорогу. — Сейчас вас до дома доброшу и в аэропорт рвану… А ты, Гришук, тетю Таню слушайся! И бабушку ее тоже!
— А что, еще и бабушка будет? — деловито осведомился Гриша.
— …И не выступай там без надобности, — продолжал свои наставления Павел, — а то знаю я твои потребности в приколах ежечасных… А я звонить тебе буду часто. И тете Тане тоже. Учти, если ты плохо себя будешь вести, она мне тут же нажалуется!