Анатолий Чупринский - Пингвин влюбленный
…В тот день они подъехали к его дому тоже после полуночи. Надя вышла из машины, хлопнула дверцей и вдруг по-детски восторженно уставилась куда-то вглубь двора.
— Качели-и! — прошептала она.
Суржик закрыл «Форд», достал из багажника пакеты с продуктами и включил сигнализацию. Надя, как завороженная, не оборачиваясь, медленно пошла к детской площадке. Подошла к качелям, села в миниатюрное кресло и, отталкиваясь ногами, начала медленно раскачиваться. Суржик сложил пакеты на капот машины, тоже подошел к площадке, оглянулся по сторонам. Во дворе в этот час не было ни души.
Пенсионерка Анна Игнатюк ночи напролет проводила у окна, выходящего во двор дома на Фрунзенской набережной. Вооружившись биноклем, она бдила. После смерти мужа, отставного военного, Анна Игнатюк опасалась террористов. Но если честно, бдительная пенсионерка жаждала эмоциональных стрессов. Недели три назад ночью она засекла приблудную парочку. Явно не из их дома. Они такое вытворяли на скамейке возле детской песочницы! Герои эротических фильмов ночного вещания ТВ им и в подметки не годились. Все нервы вымотали!
Этой ночью внимание ее привлекла другая парочка. Его она знала, жилец из пятьдесят третьей квартиры. Подъезд второй, этаж четвертый. Кажется, какой-то писатель. А вот девица…. Рыжую девицу Анна Игнатюк наблюдала впервые. Не понравилась она ей.
Надя раскачивалась все выше и выше. Вскрикивала и смеялась, как ребенок.
— Эх-х! Люблю качели! Вверх-вниз!
— Солнышко! Неудобно! — вздохнул Суржик.
— Эх-х! Вот так и жизнь у меня…. То в ногах, то — из-под ног! И ни черта не поймешь, где ты! Наверху или внизу! Так бы и качалась всю жизнь.
Валера облокотился спиной об Избушку на курьих ножках. Покачивая головой и усмехаясь, он наблюдал за Надей. Она с упоением раскачивалась. В верхней точке на какую-то долю секунды волосы на ее голове вставали дыбом и светились ярким рыжим нимбом. В эти мгновения сердце в груди Валеры останавливалось.
— В детстве мечтала стать летчицей, стала певицей…. Вверх-вниз! «Мальчик мой! Я жду тебя-а! Мальчик мой! Я жду тебя-а!» — неожиданно во все горло запела, почти закричала Надя. Она раскачивалась все резче и стремительнее. Детские качели угрожающе скрипели и повизгивали, хотя Надя весила не больше ребенка. Мелькали рыжие волосы, мелькали белые кроссовки.
— Солнышко! — не выдержал Суржик. — Слезай! Они детские!
— Отва-али-и! — громко выкрикнула Надя. — Дети спят давным-давно! Баю-бай! Сейчас время взрослых! «Мальчик мой! Я жду тебя! Мальчик мой!..».
Валера оттолкнулся спиной от Избушки на курьих ножках, подошел совсем близко к качелям. Попытался ухватиться рукой за веревки и остановить их. Надя всем телом наклонялась вперед и еще стремительнее неслась вниз. Суржика только потоком воздуха обдавало, как от проносящегося мимо вагона метро.
— Перестань, Надя-а! — взмолился Суржик. Он не переставал улыбаться, но почему-то это детское развлечение Нади не вызывало у него умиления.
— Отвали-и! Я в детстве… в детдоме… — прерывисто говорила Надя, продолжая раскачиваться все сильнее, — …очень любила лазить по деревьям… Чем выше, тем лучше! Ближе к солнцу… теплее… Меня снимали и запирали в темный чулан! Я все равно лазила… Жутко люблю солнце! Солнце и качели! Ох-х! Даже голова кружится!
— Прекрати, Надежда-а! — громко сказал Валера. Он впервые за четыре дня назвал ее официально, «Надежда!». И сам поморщился. Впрочем, Надя не обратила на это ни малейшего внимания.
— Надежда-а! Слезай! — настаивал Суржик. — Упадешь, разобьешься!
— Ты как наша ЛорВася Гонзалес! Она знай себе, твердила, — упадешь, упадешь…. И ключами от чулана гремела! Эх-х! Хорошо-о!
Неожиданно для себя Суржик сделал шаг вперед и оказался на пути движения качелей. Дальше все происходило как в кино, в замедленной съемке. Надя, увидев перед собой стоящего Валеру, почему-то выставила вперед ноги. Суржик не успел отскочить в сторону. Со всего маху Надя ударила его ногами в кроссовках прямо в грудь. Суржик отлетел назад, упал на спину, перевернулся через голову и оказался на карачках посреди детской песочницы. На коленях, носом в песке. И весь рот у него оказался забит песком.
Анна Игнатюк у окна тихо охнула и уже потянулась рукой к телефону, вызвать милицию или «Скорую помощь», но почему-то передумала.
Надя мгновенно соскочила с качелей, подбежала к Суржику, опустилась перед ним на колени. Схватила за плечи, слегка потрясла, пытаясь привести в чувство.
— Валера-а! Ты не ушибся!? Господи-и! — шептала она.
Суржик сплюнул песок изо рта, поднял глаза и с неожиданной злостью влепил Наде пощечину. Изо всей силы. Голова ее дернулась, она схватилась рукой за щеку.
— Идиотка-а! — прошипел он. — Ты могла меня убить! Соображать надо.
Надя автоматически, без особой злости или раздражения, размахнулась и ответила ему тем же. Тоже влепила ему пощечину. Детдомовская привычка, не более.
Анна Игнатюк у окна затаила дыхание. В окулярах мощного бинокля, как на экране телевизора она отчетливо видела….
ОНИ сидели на коленях друг перед другом в детской песочнице. И хлестали друг друга по щекам. Казалось, ОНИ играли в какую-то жестокую детскую игру. И оба явно не понимали, что с ними происходит. «Есть упоение в бою!».
Пенсионерка Игнатюк только тихо вскрикивала, будто это ее хлестали по щекам.
Потом ОНИ одновременно замерли, очнулись от наваждения…
Где-то на соседней улице завыла сирена «Скорой помощи». Ее удаляющийся вой слегка отрезвил обоих. Суржик опять принялся плеваться песком и вытирать платком лицо. Надя потирала ладонью левую щеку и во все глаза смотрела на Суржика.
— Ты ударил меня-а!? — потрясенно шептала она.
— Ты была невменяемая! Ничего не слышала и не видела!
— Ты ударил меня-а… Сереженька-а! — продолжала шептать Надя. Она проводила рукой по щеке, будто вытирала ее. И с безграничным удивлением и страхом, во все глаза смотрела на Валеру.
— Что-о!? — переспросил Суржик.
— Ничего! Отвали-и!
— Ты назвала меня — «Сереженька»!
— Оговорилась, с кем не бывает. Ты не ушибся, милый? — усмехнулась она.
— Не твоя забота! — отряхиваясь, зло ответил Суржик. — Кто такой, этот твой знаменитый «Сереженька»?
— Отвали, сказала!
Надя резко поднялась, отряхнула юбку от песка, оглянулась по сторонам. Суржик тоже поднялся с песка, тоже отряхнулся. Он сверлил Надю злым взглядом.
— Все-таки! Кто он такой, этот «Сереженька»?
— Был один. Я ему поверила, он меня предал! И отвали-и, милый!
— Я хочу знать!
— Милый! Мне это не нравится! — с ударением сказала Надя.
