Авраам Иехошуа - Любовник
Куда девалась боль? Правда, где же боль, почему вообще я пришла в эту амбулаторию? Я должна сосредоточиться и найти боль в этом блаженстве, чтобы не разочаровать его, чтобы он не оставил меня, сказать ему что-то.
Адам
И вдруг в тишине на рассвете слышится ее голос, какое-то бормотание; я уже начал просыпаться. Она очень взволнованна, наверно, видит сон, рука ее нащупывает что-то вокруг, гладит мои плечи, я застыл, она снова произносит какие-то слова, обрывки предложений, рука ее нежна. Я улыбаюсь, но вдруг она поняла, что дотронулась до меня, отдергивает руку, начинает просыпаться, открывает глаза.
— Который час?
— Без четверти шесть.
— Уже так светло на улице. — И она поворачивается на другой бок, пробует снова заснуть, свернувшись калачиком.
— Ты что-то сказала во сне, — говорю я тихо. Она быстро поворачивается, поднимает голову.
— Что я сказала?
— Так, глупости… какая-то ерунда, отрывочные слова… Что ты видела во сне?
— Ничего особенного, какая-то путаница…
Я встал с кровати, пошел в ванную, ополоснул лицо, вернулся в комнату. Она не спала, опирается о подушку, улыбается про себя.
— Странный сон, смешной, что-то о зубном враче…
Я молчу, медленно стягиваю пижамную рубашку, сажусь на кровать. Уже давно не рассказывала она мне свои сны.
— Зубной врач, странный такой, сельский… в деревянном доме. Сельская несовременная клиника. Зубоврачебное кресло похоже на кресло в моей рабочей комнате, но без одного подлокотника, его сняли намеренно… Помню такой красноватый предвечерний свет…
Она замолкает, улыбается. И это все? Я не понимаю, почему она рассказывает мне. Она сворачивается в комочек под легким одеялом, закрывает глаза, просит меня опустить жалюзи, попробует еще немного поспать. Хочет досмотреть сон? Я надеваю рубашку и брюки, складываю пижаму и сую ее под подушку, опускаю жалюзи, в комнате становится темно, уже собираюсь выйти, но она вдруг сбрасывает одеяло — нет сомнения, что-то ее тревожит.
— Что я сказала? Ты не можешь вспомнить?..
— Отдельные неясные слова… не помню… только ты была очень взволнованна… Какой-нибудь кошмар?
— Нет, наоборот, мне снилось лечение зубов без боли, вместо укола дали какое-то прозрачное питье, которое должно было действовать как снотворное, такой безвкусный напиток… Я все еще ощущаю его… В этой амбулатории применяли свой способ лечения. Перед тем как я вошла в дверь, оттуда вышла женщина, она вся сияла после этого чудесного лечения без всякой боли. Правда, странный какой-то сон…
И она рассмеялась. Она что-то недоговаривала, была взволнованна, что-то происходило с ней в последнее время, постоянно беспокойна, смотрит на меня испытующим взглядом. Я жду на пороге, повернув к ней голову.
— Что же я сказала? Что ты слышал?
— Да и впрямь какая-то путаница, я тоже еще не совсем проснулся.
— Ну что, например?
— Не помню, да и какое это имеет значение?
Она не отвечает, поудобней укладывается, как будто успокоилась. Я поворачиваюсь и выхожу из комнаты, захожу к Дафи, смотрю на нее спящую, влажный купальник еще валяется на полу у кровати, прохожу мимо рабочей комнаты и вижу царящий там беспорядок, почти как у Дафи. Вхожу на кухню, ставлю на огонь воду, нарезаю хлеб, вынимаю масло, творог и маслины, начинаю жевать стоя. Вода закипает, я делаю себе кофе, выхожу с чашкой и куском хлеба на балкон, сажусь на влажный от росы стул, медленно пью кофе и смотрю на мутное море, над которым поднимается желтоватый пар. Что делает там Дафи целыми днями? Со стороны залива слышатся звуки взрывов. Там расположен завод боеприпасов, и оттуда стреляют снарядами в море, чтобы проверить качество продукции. В моих руках — чашка с кофе, горьким, крепким кофе, который заставляет меня быстро стряхнуть с себя сон, но в голове никаких мыслей, просто сижу и жду, когда придет время ехать на работу, и вдруг рядом возникает Ася, в старом домашнем халате, преследуемая своими снами, уже умылась, заснуть ей так и не удалось, опирается о перила балкона, давит пальцами тяжелые капли росы.
— Ты все еще со своим сном?
— Да, как ты догадался? — Она краснеет. Вытаскивает из кармана халата смятую пачку сигарет и спички, зажигает сигарету, глубоко затягивается. — Странно, все время вспоминаю еще какие-то подробности. Такой ясный сон. Кто-то был там, одетый в белый халат, точно нарядился помощником врача, потому что врач уснул. Он дал мне питье и начал лечение какими-то деревянными инструментами, вроде тонкого шпателя, и правда никакой боли, все делал осторожно… Было так приятно… просто незабываемое впечатление…
— Кто это был?
— Кто-то незнакомый… не узнала его… просто какой-то молодой человек…
Я смотрю на часы. Она выходит, ставит на плиту чайник, идет помыться, воздух начинает накаляться, слышны голоса просыпающегося города. Наверно, будет хамсин. Она приходит с чашкой кофе и печеньем, чтобы присоединиться ко мне; давно уже не сидели мы вместе в такой ранний час. Она устраивается в углу балкона, в соломенном полуразвалившемся кресле, которое когда-то, во время траура, мы привезли для ее отца. В ее руке сигарета, лицо напоминает лицо ее старого отца, когда он сидел там в последние месяцы своей жизни с пледом на коленях, мрачно принимая людей, приходивших выразить ему сочувствие, попросить у него прощения.
Сидим молча. Каждый пьет свой кофе. Лицом к морю.
— Он придет сегодня?
— Да.
— Вы продвигаетесь?
— Потихоньку.
— Надо будет записывать часы его работы, улыбаюсь я, но она совершенно серьезна.
— Сколько он должен тебе?
— Я не помню, надо посмотреть счет… Еще немного, и мы будем должны ему…
Она не отвечает, уставилась в пол. Способна ли она еще влюбиться?
— Надо подсчитать… Может быть, мне пора уже вернуть ему машину.
— Уже? — тихо срывается с ее губ.
— Но если от него есть польза, можно и продолжать… Он помогает тебе?
— Да… помогает… Мы можем себе это позволить?
Этот страх передо мной, испуганный взгляд, обращенный ко мне. Жалость к этой маленькой, охваченной страстью женщине поднимается во мне. Я улыбаюсь ей, а она все так же серьезна.
— Что еще было в твоем сне?
— Сон? — Она уже забыла его. — Это все… Я проглотил остатки кофе, принес ботинки, чтобы надеть их на балконе, как обычно. Она напряженно следила за мной. Я причесался, пригладил бороду, сунул в карман бумажник с деньгами, ключи, она встала, идет за мной, провожает до двери, как собака, не знает, что с ней такое делается, как будто вдруг не может со мной расстаться. У двери я говорю:
