Эрика Джонг - Как спасти свою жизнь
Но Беннет умел возбуждать угрызения совести как никто другой. Если я показывала ему свои опубликованные произведения, он только хмурился, глядя на имя внизу, так что мне больше не хотелось ничего ему показывать. Напротив, я старалась, чтобы вышедшие книги не попадались ему на глаза. Он хотел полностью завладеть мной и моей поэзией, и он не успокоился до тех пор, пока ему не удалось лишить меня моего имени.
Я подумывала было взять имя моего деда — Столофф. Но и это был бы неверный шаг. Дедушка не был мне отцом, так что если бы я взяла его имя, я дала бы повод заподозрить между ним и моей матерью инцест. Но я обдумывала и другие вымышленные имена.
Изадора Орландо — в честь женоподобного героя Вирджинии Вулф; Изадора Икар — в честь Стивена Дедала; просто Изадора — в честь Колетт. Но они тоже не очень-то подходили: уж больно напыщенно звучат. На картине — автопортрет молодой художницы, а внизу — чистый уголок холста. Нужно вписать имя.
Я еще не успела выбрать псевдоним, а моя книга уже готовилась к выходу в свет. Так Изадора Уайт или Изадора Винг? Изадора Орландо или Изадора Икар? Или же Изадора Изадора? Решение должно стать окончательным и бесповоротным. Я страшно переживала. У меня было всего два варианта: ублажить Беннета — но тогда в дураках окажусь я; навлечь на себя его гнев — но взамен сохранить дарованную мне Богом индивидуальность. Какой трудный, жестокий выбор! Все равно что отрезать себе ногу, чтобы идти на войну. Но я так нуждалась в поддержке мужа, что пошла на его условия. И стала Изадора Винг, и Беннет раскрыл свои объятия для моей поэзии и — для меня; с тех пор я слышала о ней только самые благожелательные отзывы. По крайней мере до сих пор. Пока я не дала ему недвусмысленно понять, что продала за слова одобрения неотъемлемое право на собственное «я». У женщин всегда так. Точнее, у девушек. И я не была бы женщиной, если бы поступила иначе. Теперь-то обстоятельства переменились, но с именем уже ничего нельзя изменить.
Я в западне. Теперь, когда я прославила имя Винг, Беннет собирается диктовать мне, о чем мне писать. Да если бы не это, разве я стала бы задумываться о такой ерунде! Конечно, глядя порой на имя на обложке, я поражаюсь, как дико оно смотрится там. Мои предки — выходцы из России и Польши, родители появились на свет в Глазго, Лондоне и Браунсвилле, а я ношу какое-то китайское имя. Временами мне даже кажется, что я вообще не существую как личность, а, как губка, впитываю в себя души других людей, отражаю чужие судьбы. Кто знает, может, для поэта это и есть наилучший способ самовыражения?
Иногда, правда, к горлу подкатывает ком — обида на Беннета. Какое право имел он отнять у меня детство? И как я могла ему это позволить, почему я проявила слабость, не настояла на своем? Мне так нужна была его любовь, что я отдала ему самое заветное — мое творчество. Беннет, который едва мог читать и писать, обеспечил себе место в американской литературе. Пройти путь от Гонконга до увесистого тома «Кто есть кто?» и не приложить к этому ни малейших усилий — это надо уметь!
Беннету нужно было жениться на Пенни. Так было бы лучше для всех нас. Я бы по-прежнему была Изадорой Уайт. Она была бы Пенни Винг, а у меня были бы развязаны руки — для полета. Я могла бы писать про ревность — да про что угодно! И не нужно было бы загонять свой протест в рамки приличий. Пока я размышляла таким образом, думая о браках и именах, вспоминая прошлое, мне вдруг страшно захотелось ей позвонить, встретиться с нею лицом к лицу, посочувствовать ей, как следует на нее наорать.
Я, как обезумевшая, выскочила из постели, бросилась в гостиную и начала судорожно искать записную книжку Беннета. В конце концов я откопала какой-то еженедельник и стала внимательно изучать расписание дел, пытаясь распознать среди них деловые встречи (теперь, узнав про Пенни, я окончательно перестала ему доверять), и к своему удивлению обнаружила, что только их он и заносил в блокнот, словно в его жизни вовсе не существовало приглашений к друзьям или выходных. Еженедельник был абсолютным выражением его сущности: только работа и никаких развлечений.
В конце были записаны телефонные номера. Я открыла на букву «П»: Пенни Пратер. Она повторно вышла замуж, и фамилия ее нового мужа была Форбз. Ага, вот она — на «Ф»: Пенни Форбз. Как истинный педант, Беннет вычеркнул старое имя и аккуратно вписал новое. Ведь с каждым новым мужем женщина меняет индивидуальность. И никогда нельзя с уверенностью утверждать, что именно это имя окажется последним. С замиранием сердца я набрала номер. Сначала код Пенсильвании. Раздались слабые гудки, и с каждым гудком сердце уходило все глубже в пятки. Наконец раздался щелчок и телефон синтетическим голосом заговорил: «Набранный вами номер временно отключен. Правильно набирайте номер. Набранный вами номер…»
Я с облегчением повесила трубку.
Да и что толку звонить Пенни сейчас? Зачем ворошить прошлое? Мы с ней не были врагами, мы были собратьями по несчастью. Беннету только того и надо было, чтобы я возненавидела ее. А вообще-то она неплохая. Неглупая девчонка, бросившая учебу из-за слушателя Весь-Пойнта и сразу же нарожавшая ему кучу детей. Каждые два года ей приходилось перебираться на новое место, продолжая воспитывать малышей, пока лейтенант, капитан, майор и, наконец, подполковник Робби Пратер сражался в Корее, Вьетнаме, Камбодже, или участвовал в полевых учениях в сельских районах Германии. Домой он приезжал только затем, чтобы в очередной раз обрюхатить ее. И поначалу ей это нравилось, — а может быть, она просто не представляла себе другой жизни. Она была очень похожа на меня, она оправдывала свой брак. Но в конце концов она оказалась сильнее. С шестерыми детьми, в свои тридцать два — она все-таки собралась и ушла от Робби, заявив, что в жизни должно быть что-нибудь поинтереснее, чем постоянная смена казарм по мере прибавления новых нашивок на погонах у мужа. Роман с Беннетом, конечно же, ускорил ее решение. Он открыл ей глаза, может быть, и к лучшему. Я тоже кое-что поняла. Но она была мужественнее. В свои тридцать два она нашла в себе силы окончить колледж и получить диплом психолога. Интересно, помог ей в этом Беннет или нет? Хорошо, если помог: хоть кому-то в чем-то он помог. Может быть, легче помочь чужой жене, чем своей? Но и это лучше, чем вообще никому.
В моем кабинете зазвонил телефон, и я рванулась к нему. Я так долго думала о Пенни, что почему-то решила, будто звонит именно она.
— Алло! — задыхаясь, прокричала я.
— Алло! — голос оказался мне незнаком, это была явно не Пенни.
— Я слушаю, — ответила я.
— С кем я говорю? — раздраженно прозвучал в трубке бруклинский акцент.
