Елена Искра - В глубине стекла
Когда же уроки кончались, они спешили друг к другу, сталкиваясь порою в коридоре на полпути. Закрывшись в кабинете, они, словно два подростка, начинали яростно целоваться, пока сбившееся дыхание не останавливало их.
— Пошли ко мне, — говорил каждый раз Олег, но Ольга, закрыв ему рот благодарным поцелуем, отрицательно качала головой. Ей нужно было готовиться к урокам. Уже с первых дней работы Ольга поняла, что вести урок без тщательной подготовки она просто не в состоянии. Нужно было хорошенько продумать, что и как она будет объяснять, какие примеры даст для закрепления, прорешать эти примеры, чтобы потом, на уроке, не сбиться, не запутаться. Всё это нужно было аккуратно записать в толстую тетрадь, чтобы сохранить на будущее, когда она снова будет вести эту параллель. Составление такого конспекта урока занимало от получаса до двух часов, а так как, в среднем, каждый день их нужно было штуки три, времени в будни почти не оставалось. Да ещё тетради проверять надо, ну, у девятых, ладно, можно и редко, а у шестых каждый день. В будни Ольга чувствовала себя цирковой лошадью, несущейся галопом по кругу, всё быстрее и быстрее, под аккомпанемент щёлканья хлыстом. И как бы эта лошадь ни ускоряла свой бег, она всё равно не придёт к финишу первой, потому что его попросту не существует.
Почти каждый день у неё было по шесть уроков, и она очень уставала. Тридцать человек приходили в кабинет математики, казалось, с единственной целью — помешать ей провести занятие. Первое, чему пришлось учиться, это держать дисциплину, замечать всё, немедленно пресекать нарушения порядка и быть в этом беспощадной. Только ясное понимание ребёнком того, что нарушать дисциплину ему никто не позволит, что за каждый проступок последует немедленное и неотвратимое наказание, могло заставить его работать. Только при этом условии мог идти урок. И для каждого из тридцати детей нужно было найти понятные слова и ясные примеры для объяснения, подобрать задания, исходя из способностей.
Столкнувшись со школьными учебниками, Ольга поразилась их запутанности, перегруженности абсолютно не нужными, трудными для понимания и запоминания терминами, заумности некоторых объяснений. Даже ей, человеку с высшим математическим образованием, порою было сложно разобраться, что хотел сказать автор.
После уроков, около двух часов дня, она перекусывала в школьном буфете и садилась проверять тетради. Каждый день, в среднем, проверить нужно было около пятидесяти работ, а когда, в конце четверти, все классы писали итоговые контрольные, у неё на столе скапливалось их около двух сотен. Домой брать работы Ольга не пыталась, зная, что там до них руки всё равно не дойдут.
В пятницу она доделывала все свои дела в школе, проверяла стопки тетрадей и только после этого они шли к Олегу. Быстренько ужинали и с головой окунались в чудесный мир любви и ласк, когда каждый старался не столько получить, столько одарить другого, а потому получал во сто крат больше. В одиннадцать Ольга грустно целовала Олега возле своего подъезда, чтобы на следующий день и в воскресенье снова позвонить в его дверь.
Ольга замечала, что характер её меняется. Она стала уверенней в себе, легче принимала решения.
И с детьми её отношения стали более ровными. Всю первую четверть ей приходилось доказывать своим ученикам, что она — учитель. Дети далеко не сразу признали за ней право командовать ими, предъявлять им требования. Первые два месяца они, казалось, проверяли её на прочность. Так ли уж обязательно выполнять её распоряжения? Нужно ли делать домашние задания? Будет она их проверять или так сойдёт? А если на уроке валять дурака, стерпит или нет? А если никому не мешать, но ничего не делать? Обещала позвонить родителям — позвонит или забудет? Поставит двойки или только пугает? В конце первой четверти они, видимо, получив ответы на все эти и многие другие вопросы, утихомирились.
В ноябре Ольга почувствовала, что подспудное внутреннее недоверие и сопротивление детей прошло. Они поняли, что с ней лучше не связываться, и признали её права окончательно и безоговорочно. Теперь ей не нужно было весь урок напряжённо ожидать подвоха, не нужно было собранно следить за действиями каждого. Урок шёл по накатанной дорожке, каждый делал то, что ему полагается, а если кто-то вдруг выпадал из общей картины, он сразу выделялся на фоне класса и справиться с ним уже не составляло никакого труда.
Работа ей нравилась. Она любила и понимала детей, прекрасно помня, какой она сама была в их возрасте. Особенно хорошо складывались у неё отношения с девушками девятых классов, для которых она стала не просто учительницей, но и чем-то вроде старшей подруги. С одной стороны, она была близка им по возрасту, разница в восемь-девять лет объединяла их в одно поколение, с другой стороны, она уже относилась к миру взрослых. К ней стали обращаться с вопросами, зачастую интимными, в надежде получить понятное разъяснение или дельный совет, а не нравоучения или оскорбления, на которые можно было нарваться у многих учителей и родителей.
Да и с шестым классом «В», где она была классным руководителем, она нашла общий язык. Хотя те сто долларов, которые ей подарили родители ребят, давно были истрачены и превратились в несколько незаметных, но крайне необходимых вещей, у Ольги сохранилось чувство благодарности к людям, вспомнившим о ней. Отблагодарить она могла, только позаботившись об их детях. И она заботилась. Баловала их по-своему. Хотелось и отметки поставить получше и сводить куда-нибудь. Всё-таки выкроила время и поехала с ними в зоопарк. И хотя то, что там происходило, она сама называла «зоопарк в зоопарке», осталась довольна, да и дети тоже.
Но главным в её жизни, конечно, был Олег. Что бы она ни делала, чем бы ни была занята, он незримо присутствовал рядом. Вечером, уютно сворачиваясь на своей кровати, она мысленно говорила ему «Спокойной ночи», чтобы утром, проснувшись, сказать «Доброе утро». Подходя утром к школе, оглядывалась, нет ли его рядом, а поднявшись на свой этаж, в первую очередь смотрела, открыта дверь его кабинета или нет. Всю рабочую неделю она жила в ожидании той минуты, когда окажется в его объятиях.
И только две вещи омрачали её в целом счастливую жизнь: мама и деньги. Денег катастрофически не хватало, а с мамой становилось всё сложнее и сложнее.
Мама, по всей видимости, о многом догадываясь, забеспокоилась и начала выведывать у дочери подробности. Ольга привычно отмалчивалась либо отделывалась самыми общими фразами.
Мать начала потихоньку просматривать Ольгины личные вещи, что, впрочем, она и раньше иногда проделывала, прикрываясь от укоров, словно щитом, словами «Для твоего же блага». Нашла в сумочке противозачаточные таблетки, устроила скандал. Но Ольга только презрительно хмыкнула и, посмотрев свысока, как на нашалившего ребёнка, укоризненно спросила: «Неужели тебе не стыдно обыскивать мою сумочку?» — и ушла к себе в комнату, хлопнув дверью. Только в одном она не могла переступить через материнское «нет». Когда она заявила, что останется с субботы на воскресенье ночевать «у подруги», у матери началась такая истерика, что Ольга с ночёвками у Олега решила пока не торопиться. Конечно, матери она не боялась, но не хотела, чтобы та билась в истеричных рыданиях, доводя себя до обморочного состояния. С ночёвками можно было подождать.
