Тина Вальен - Распятый ангел

На другой день Юля обязана была выдержать налёт подружек с поздравлениями и подарками. Поскольку Света даже на порог детской их не пустила, они потребовали прощального шашлыка на даче в выходные дни.

– Юля, столько новостей! – вопила Мила.

– Я сегодня иду на свидание, только не смейся, с генералом, – шепнула на ухо Дина.

– Представляешь, сподобилась! Сапог! – негодовала Мила.

– Сподобилась не я, а моя «Красотка», которая «сдохла» на полдороги к дому и подловила себе настоящего хозяина. Не то, что я.

– Он хоть настоящий… – выдавила из себя Юля, – Сколько звёздочек?

– Одна большая, на лбу! – обиделась Дина.

Однажды давным-давно они послали её за билетами на премьеру какого-то фильма. Вернулась Дина быстро. Очередь заняла за военным. Когда они компанией подошли к очереди, то обнаружили, что военных несколько.

– Сколько у «твоего» было звёздочек на погонах?

– Много. Кажется, семь.

Весь фильм они периодически взрывались хохотом.

– Позвони завтра на дачу, буду там до обеда, поделишься, – Юля обняла подругу. – Мне будет так не хватать вас, девочки. Завтра вечером наш самолёт, поэтому дачное празднество откладывается.

– Пролетели наши шашлыки, но весной ждём должок. Прилетишь, без внука не выдержишь.

Юля с мужем ещё день наслаждались общением с детьми и малышом. Света оказалась подкованной на все сто процентов мамой, книгу по материнству она выучила наизусть. За них можно быть спокойными. И ещё стало понятным главное: места родителям не было. В пору её материнства они с мужем учились, и мама вписывалась органично в их семейную жизнь, это она всегда умела.

Лёша отвёз Юлю на дачу. Уходя, заплакал. Второй раз в жизни она видела горькие мужские слёзы. Когда мужчины плакали, Юля каменела. Скорее бы остаться одной и впасть в транс. Лёша уехал, но ещё долго в голове Юли крутились его последние слова: «Ты сильная… пришлю адвоката… вышлю деньги… буду рядом». Не-вы-но-си-мо!

Прошло почти три месяца. Она жила и не жила. Реальным было одно: она звонила дочери по мобильной связи, якобы из Лондона. Знала, что Лёша звонит по вечерам. Молодая мама даже не чувствовала подвоха: ей было достаточно, что у родителей всё хорошо.

Каждый раз, подходя к кровати, Юля знала, что на этой адовой сковороде ей предстоит всю ночь гореть в муках совести. Пластинку обиды она сломала через месяц. Когда обвиняешь кого-то, не так больно, поэтому, наверно, многие идут по этой дорожке. Гораздо больней, когда вина твоя, когда лично ты споткнулась, потому что задирала голову, лично ты могла сделать и не сделала. Она искала и находила свои ошибки. Каялась в гордыне, постыдной самоуверенности, в обидах, нанесённых вольно или невольно, в неосознанном презрении к слабостям человеческим. Она судила других – пришло время судить себя. Пусть крутится теперь пластинка совести.

Почему она не нужна дочери как воздух? Не потому ли, что бабушка заняла её место в сердце ребёнка. Тысячу раз она слышала просьбу мужа перестать бороться с ветряными мельницами и переключиться на помощь матери и дочке. Сейчас она понимает, что и ему не хватало её теплоты. Последний раз он просил её родить ребёнка, а она не поняла, насколько его просьба была важна для сохранения их семьи. Тогда она ответила «нет», а сейчас её «да» никто не слышит.

Пришло время спросить себя, страдает ли она от потери мужчины, или самого близкого и родного человека? Ответ очевиден, в их отношениях давно не было страсти, но отдать свою вторую половинку, проросшую в сердце и душу, другой женщине очень больно.

Любил ли он её? В этом она не сомневалась, любая женщина способна это понять. Ещё ей невыносимо считать себя жертвой, но Лёше, идеальному мужу, ещё хуже чувствовать себя предателем.

От этих мыслей на короткое время становилось легче. Но потом Юля снова заводила старую пластинку и преувеличивала, преумножала свои грехи, ковыряла раны. Это она загнала мать в могилу! Сколько раз она забывала за работой заехать за матерью утром и отвезти её на дачу вечером. Мать приезжала сама на автобусе, готовила, встречала Свету из школы, кормила, убирала и уезжала обратно без единого слова упрёка. Юля не помнит, говорила ли она матери проникновенные слова благодарности, её «спасибо» на лету, на бегу ничего не значили… Ей было не до таких мелочей, она стремилась спасти страну!

Счастливое детство. Отец был действующим офицером, дослужился до генерала. Она его обожала, а мать-домохозяйку не понимала совсем. Ей было стыдно за такую её жертвенность семье, в то время как подружки хвалились мамами-докторами, инженерами, учёными. Теперь Юля поняла, что миссия её матери была выше, священнее: хранить огонь в семейном очаге, любить мужа и дочку. Теперь она понимает, почему отец так трепетно до конца своих дней относился к жене.

Каждый день на могилках родителей она просила прощения, понимая, что никогда уже ей не услышать ответ. Сама душа превратилась в маленькое кладбище, где погребены любимые. Однажды что-то внутри неё лопнуло – взорвался запрятанный глубоко внутрь чёрный карлик боли и стыда, невыплаканных слёз. Юля не умела плакать. Сейчас её горло перехватила удушающая волна, из горла вырвался не крик, а вой, и она заголосила одна среди пустыни снегов и крестов. Она захлёбывалась слезами, а они лились, как Ниагара, очищая душу. Теперь она плакала каждый день, касаясь каждой вещи родителей.

Однажды на пороге появился Тихон Ильич. Впервые Юля бросилась ему на шею, как родному. Она ходила мимо его дома: ни тропинки, ни следов. Почему не пришло в голову разыскать его?!

Оказалось, Тихон Ильич долго лежал в больнице, потом в санатории, пришёл умирать в родные стены. Теперь Юля не отходила от него. Так приходит искупление. Она сидела у постели умирающего, кормила из ложечки, смотрела с сочувствием в спокойные чистые глаза и слушала. Это было главным.

После гибели жены и сына он замолчал. Винил себя. Не подвёз до станции из-за мелкой неисправности в машине. По дороге их сбил пьяный водитель.

Юля узнала, что Тихон Ильич – известный инженер-конструктор с массой запатентованных изобретений. Закрытие НИИ, гибель семьи – и жизнь потеряла смысл. Только Нина Ивановна смогла отогреть окаменевшее сердце. Его исповедь стала живой водой и для каявшейся Юлиной души.

Похороны были скромными. Перед смертью Тихон Ильич передал ей телефон и велел позвонить по нему после его смерти. Он сказал, что в монастыре у него есть духовник, который обещал проводить его в последний путь.

После похорон духовник в монашеском одеянии рассказал ей, что их монастырь уже собрал приличную сумму для восстановления кладбищенской церкви с благословения Московского Патриархата. Тихон Ильич уже внёс и свой посильный вклад до своей смерти, ещё он готов был предоставить свой дом для монахов на время её строительства. Юля не возражала, потому что сама не знала, что делать с домом соседа. Они обменялись телефонами.