Татьяна Веденская - Штамп Гименея
– После свадьбы все изменится, – гарантировала Света.
– Ты уверена? – растерянно смотрела я на все происходящее. И чем ближе подходила дата свадьбы, тем меньше уверенности в ее целесообразности я испытывала.
За неделю до свадьбы я уже просто молила всевышнего, чтобы он послал чудо и расстроил мне всю малину. Ведь он – всевышний – всесилен и уж точно может сделать такую мелочь, как срыв одной-единственной свадьбы.
Я работала как заведенная, чтобы не думать о свадьбе, а свадьба приближалась, как бы я ни работала.
– Сколько же ты торчишь на этой работе! – возмущался Петечка, для которого каждая моя задержка была только отмазкой. Он как-то не мог поверить, что мне действительно интересно заниматься «всей этой телевизионной мишурой». Что, кстати, довольно сильно меня раздражало.
– Я люблю свое дело! – пыталась я возражать, когда Петечка являлся в студию в семь часов и начинал всем доказывать, что мой рабочий день согласно трудовому законодательству окончился еще час назад.
– Он прав! Ты любишь любое дело, все подряд, только чтобы чем-то заниматься и ни о чем не думать, – поддерживала его Света, если она по каким-то неизвестным науке причинам еще была на работе. Потому что Света как раз относилась к тем, кто в шесть ноль-ноль выключает компьютер и отбывает домой, выбрасывая из головы все рабочие моменты.
– А ты любишь командовать! – защищалась я от Петечки, но все потихоньку привыкли, что я покорно отбываю в его обществе домой и что сделать с этим ничего нельзя. Все-таки будущий муж!
Именно так мы и шли с ним в тот день по коридору телецентра, и ничего не предвещало бури. Мы вошли в лифт, я спокойно обдумывала, как бы мне отвертеться от сидения дома, и уже склонялась к тому, чтобы сделать вид, что страстно хочу посмотреть в кинотеатре фильм, название которого подсказала Лера. Мы вышли из лифта, Петечка шел рядом и без умолку трещал о том, как прошел его день в банке. Он, несмотря на полученное историко-архивное образование, нашел себя в банковском деле и дорос до управляющего филиалом. Он сидел целый день в кабинете и перебирал бумажки. (На мой взгляд.) А на его взгляд, он делал какую-то жутко нужную и важную работу.
– Я не люблю командовать, – обиделся Петя. – Я просто хочу, чтобы ты отдыхала!
– Ну конечно! А я, может, и не устала, – злилась я, пиная по ходу движения какой-то комок бумаги.
– Давай не будем спорить. Чем бы ты хотела заняться?
– Ничем! – капризно дергала я плечами.
– Здравствуй, Нюта, – раздался вдруг голос Бориса. Как всегда, из-за спины.
Я дернулась всем телом и уставилась на него. Он стоял около гардероба и смотрел на меня. Своим непроницаемым спокойным взглядом. Такой же, как и несколько месяцев назад.
– Здравствуйте, – негромко, но с вызовом сказал Петечка, пытаясь переключить внимание Бориса на себя. Но тот как приклеенный напряженно всматривался в мое лицо. Совсем как когда-то. Я почувствовала, как краска заливает меня до самых кончиков ушей, а гормон страха и еще чего-то сильного и ужасного заполняет всю мою кровеносную систему.
– Может, ты нас познакомишь? – с таким же вызовом спросил меня Борис.
Я попыталась стряхнуть оцепенение.
– Это Борис, а это Петр, – выдавила я и подавленно замолчала.
За прошедшее время я уже привыкла, что Борис – это какая-то прошлая боль, пусть и большая, пусть и не забытая, не ушедшая, а только запрятанная где-то глубоко внутри. Но то, что он, как и раньше, ходит, одевается в странные пижонские наряды и уверен в себе более чем в ком-либо, – это было невозможно вынести.
– Очень приятно, – выдавил из себя Петечка, потому что знал, кто такой Борис. Потому что было время, когда я все уши ему прожужжала о Борисе.
– Взаимно, – холодно улыбнулся Борис. – Как поживаешь, Нюта?
– Спасибо, а ты как? Все неплохо? – сделала я непринужденное (как мне казалось) лицо.
– Прелестно. А ты отлично выглядишь! – как ни в чем не бывало отвесил мне комплимент Борис.
Во мне вдруг начало подниматься бешенство. Как он может так говорить со мной после всего того, что было!
– А как поживает твоя жена? – в ярости спросила я.
– Прекрасно, просто прекрасно, – любезно удовлетворил он мое любопытство.
– А это – мой жених! – выпалила я, глядя с наигранной нежностью на Петечку. Тот тут же выказал готовность мне подыграть и обнял меня за плечи. Борис в изумлении посмотрел на его руку. Потом перевел взгляд на меня.
– И когда же состоится сие знаменательное событие?
– Через неделю! – гордо ответила я.
– Мои поздравления. Рад, что ты нашла того, кто тебя достоин, – справившись с собой, галантно сказал Борис и совсем как когда-то подал мне куртку. Затем отвернулся и пошел к выходу. А я осталась стоять. Хотя больше всего на свете мне хотелось бежать за ним и просить, чтобы он меня простил.
Глава 5
Клуб, в который меня не взяли
Что имеем – не храним, потерявши плачем. Еще одна прописная истина из арсенала моей мамочки. Впервые я прочувствовала эти поистине глубокие слова лет в четырнадцать-пятнадцать, когда потеряла свою единственную подругу детства. У меня вообще-то с подругами всегда был некоторый необъяснимый напряг, они не уживались рядом со мной, как не растут грибы на асфальте. Вот мальчишки – это да. С ними у меня был контакт, как у ступеней космической ракеты. И все-таки было много такого, о чем с мальчишками не поговоришь. С ними как-то больше носишься, стреляешь из самодельного нагана, ищешь партизан. А вот душевно поговорить, помечтать, глядя на звезды, попытаться угадывать мысли друг друга – это все не с ними. Это все с ней, с Ленкой. Она была молчаливой, но в ее присутствии я могла трепаться часами. Она не была красавицей, но мы заворачивались в комбинации или синтетические занавески и чувствовали себя принцессами. Разве можно почувствовать себя принцессой рядом с чумазым мальчишкой? В общем, жили мы с Ленкой душа в душу, пока не разошлись. Случилось это совершенно незаметным образом, и даже нельзя назвать точный момент, когда рухнула наша многолетняя душевная связь. Скорее можно определить период. Между второй четвертью пятого класса и первой шестого. В этот промежуток. Смешное слово – промежуток. Промеж каких-то уток. Это моя бабуля любила говорить «в этот промежуток». Она, как нормальный член голодного послевоенного общества, была помешана на еде. Душевные треволнения, поиски истины, нравственные метания почитались ею за мелочи. А вот испортить желудок – это было самое страшное преступление, которое только и можно было вообразить. В борьбе за здоровое пищеварение все средства были хороши и не жаль было никаких сил. Бабуся любовно взращивала помидоры, огурцы и всякие там кабачки-патиссоны, гневно выдирая из земли малейшие (даже виртуальные) признаки сорняков. Она растила кур, с благоговением собирая перепачканные в помете яички, и потчевала ими нас с Лариком каждое утро.
