Эшли Дьюал - 23 оттенка одиночества (СИ)

- Она дышит?

- Конечно, - Стелла дергано кивает, - она выкарабкается.

Это моя вина. Я не должен был брать ее с собой, не должен был вновь поддаваться чувствам. Мы не зря расстались два года назад. Почему сейчас я изменил решение?

Тело превращается в груду камней.

- Господи, - хватаюсь руками за волосы, - боже мой.

- Тише, Трой, - ласково шепчет Стелла. Она кивает Джейку, а затем вновь смотрит на меня. Ее ладони сжимают мои плечи. – Мы справимся.

- Это я виноват.

- Нет, конечно, нет.

- Я не должен был…, - говорить больно. Горло сводит. Обезумевши, стискиваю в кулаки руки и рычу, - что я наделал.

Время идет по-другому. Я не могу понять, как оказываюсь в больнице, как Стелла и Джейк тащатся за мной. Мысли спутываются, а едва я замечаю, как из скорой помощи выносят на носилках Китти, так и вовсе взрываются. Боль практически физическая. Мои ноги подгибаются, я еле удерживаю равновесие.

Несусь за докторами. Пытаюсь докричаться до девушки, тяну руки, но меня грубо отталкивают назад. Приходится бежать следом. Иногда, сквозь плечи врачей, я замечаю бледное лицо Китти, замечаю ее окровавленный бок, сложенные на груди руки. Кричу:

- Китти! – яростно отталкиваю одного из докторов. – Я должен быть с ней!

- Отойдите.

- Я должен!

Вижу, как рядом закрывает лицо ладонями Хелен Рочестер. Она больше не смотрит на меня. Она больше ни на кого не смотрит. Дикая вина проливается сквозь все мое тело, и я до боли стискиваю зубы, в надежде претерпеть эти чувства. По коридору разносятся визги приборов. Вокруг мельтешат люди в белых халатах. В этом хаосе и неразберихе, я пытаюсь отыскать знакомые лица, но натыкаюсь лишь на свое отражение в стеклянных дверях, и каждый раз меня пробирает дикая злость, сводит пальцы. Я способен разбить зеркала, но оттого мое отражение не станет иным.

Китти завозят в операционную. Я хочу пойти за ней, но передо мной вырастают два огромных амбала. Они выставляют вперед ладони. Рычу:

- Отойдите с дороги. Отойдите, мать вашу, с моей дороги!

- Туда нельзя.

- Что с ней? – рядом возникает Ричард Рочестер. На его лице будто блеклая, рваная маска. Он постарел сразу на несколько дней. – Она выкарабкается?

- На ваши вопросы ответит доктор.

- Когда он это сделает? Я хочу знать, что с моей дочерью! Я хочу знать, что с ней! Сейчас! Прямо сейчас!

- Присядьте, пожалуйста. – Что? Я смотрю на мужчину и предчувствую, как хватаю его за толстую, уродливую шею. – Как только будут новости…

- Мне сейчас нужны новости! О, Боже, - мистер Рочестер хватается руками за лицо и неуклюже пошатывается назад, - моя девочка, что с ней, как она? Пустите меня к ней! Прошу вас, дайте нам пройти! Я…

Неожиданно двери операционной распахиваются. Один из докторов вихрем бежит с окровавленными по локоть руками к передатчику и сообщает:

- Нам нужен доктор Стэнсберри. Немедленно. Доктор Стэнсберри.

Я срываюсь с места. Оказываюсь на пороге операционной и чувствую, как чьи-то руки тянут меня назад. Цепляюсь за дверцы:

- Китти! – она прозрачная, запятнанная кровью. Мой птенчик умирает. Я ощущаю это, и чувствую, как из груди выходит воздух, как свет становится темнее. – Нет, Китти, пожалуйста, помогите ей! Китти!

- Ну же, парень, отойди в сторону.

- Нет, я должен быть рядом, должен…

Я навсегда запомню этот звук. Он похож свист выпущенной стрелы.

- У нее остановилось сердце. – Отрезает доктор. – Где Стэнсберри? Пульс пропал.

Я наблюдаю за картинкой со стороны. Расширяю глаза и замираю.

Рядом проносятся врачи. Где-то за моей спиной плачет миссис Рочестер. Путаница света, лиц, рук, мыслей. Ничто не кажется мне правдой, и лицо Китти – тоже обман.

- Она не дышит.

Все это ложь.

- Пульса нет, пациентка потеряла много крови, дефибриллятор.

И это вымысел.

- Сердце остановилось.

Отворачиваюсь. Отхожу от операционной, гляжу себе под ноги, плетусь медленно, но чувствую, как вокруг резко движутся люди. Они даже говорят по-другому. Однако я не слушаю их. Широко раскрытыми глазами изучаю блестящий, бежевый пол. Ухожу.

- Трой!

Не оборачиваюсь. Открываю рот, вдыхаю воздух так резко, что горло вспыхивает. Легкие сжимаются. Им больше не нужен кислород. Закидываю за голову руки.

Мне больно. Китти, что же ты натворила. Что я натворил.

Шаги даются сложно. Каждое новое движение отдается болью во всем теле. Но я не останавливаюсь. Хочу уйти. Я должен уйти.

Порывисто смахиваю с лица слезы.

- Китти, - шепчу я, зажмуриваясь, - Китти.

Она не встанет? Не уйдет? Она умерла? Ее сердце остановилось?

Нет, это невозможно. Нет! Китти! Такой, как она больше нет. Она на всю жизнь.

Я бегу. Несусь сквозь воспоминания, и везде вижу ее лицо. То как она улыбается, как хмурит брови, как поправляет волосы и говорит, что любит меня. Она не заслужила ничего из того, что с ней произошло. Нет, так не бывает. Я не верю.

Рассекаюсь улицы с ее именем на губах. Холод не приносит боли. Мои мысли там, с ней, с ее добротой и странной смелостью, на которую не все способны.

Каждая мысль. Каждый поступок. Каждое слово – все было ради нее и для нее.

Мне незачем жить. Я – никто без Китти Рочестер. Я – пустота.

Я вижу свет. Он возникает передо мной яркой вспышкой, но я не отхожу назад.

Впервые я готов взглянуть в лицо собственным страхам. Я на дороге, которая ведет меня к Китти. И я не отступлю. Я встречусь с ней. Она ведь меня ждет.

Выхожу на встречную полосу.

КИТТИ

Я резко раскрываю глаза и выгибаю тело. Тут же шею обдает жаром, в груди будто взрываются внутренности, хочу схватиться руками за плечи, но не могу пошевелиться.

- Есть пульс, – говорит кто-то над моей головой. – Доктор – вы спасли ее.

Ничего не понимаю. Я парализована, тело сковывает страх.

Перевожу взгляд с одного лица на другое, и никого не узнаю.

Где я? Почему так больно?

- Трой, - срывается с моих губ. Почему его нет рядом? – Трой…

Я вновь теряю связь с реальностью. Темнота – потолок. И он рушится на меня, но я не хочу закрывать глаза до тех пор, пока не увижу Троя. Слезы застывают в глазах. Я ощущаю нечто плохое. Господи, почему его нет рядом? Где он? Трой! Где ты.

ЭПИЛОГ

- И что было дальше? Как все разрешилось?

Я поправляю низ юбки и пожимаю плечами. Вспоминать о тех днях нет никакого желания. Мне становится плохо, едва я вырисовываю темноту того вечера, воображаю холод, стоящий в операционной. А когда в голове возникает крик мамы, ее плач…