Аньес Ледиг - Уходи с ним
И только когда через несколько мгновений они услышали женские крики, поднялась паника в коридорах и персонал заметался, расспрашивая, не видел ли кто-нибудь младенца двух дней от роду, они почувствовали себя нелепо с этим самым младенцем на руках. Персонал вздохнул с облегчением. Мама ребенка была так счастлива, что беда миновала, что не стала подавать жалобу. Ей нетрудно было понять отчаянный порыв Джульетты, ее инстинктивное, безумное желание хоть несколько мгновений подержать на руках ребенка.
Вот так все закончилось.
Джульетта вовремя остановилась. И слава богу! Иначе все обернулось бы кошмаром.
Я должен ее отыскать.
Направляясь к выходу, услышал громкие голоса. Лоран кричал на медсестру, которая объясняла, что полиция не станет ничего предпринимать, потому что Джульетта ушла по доброй воле и оставила письмо с объяснениями.
– Она сбежала из дома!
– Вы женаты официально?
– Нет!
– Значит, она может уйти, когда хочет. Полицейский подробно мне объяснил, что данный случай не относится к категории без вести пропавших. Повторяю, она оставила письмо, ей нужно побыть одной.
– Где это письмо? Я хочу его видеть!
– Оно адресовано не вам.
– А кому оно адресовано?
– Я не имею права вам говорить.
– Замолчите, вы, ненормальная, я сам ее найду, если уж никто не хочет мне помочь…
Я стараюсь проскользнуть незамеченным, – вдруг он меня узнает. Благодаря письму я представляю, где разузнать о том, куда она могла направиться. Не знаю, когда, не знаю, как, но я ее найду. Чтобы покончить с долгом… И с ее слезами, возможно.
Уйти
Я уже добралась до остановки, когда мимо меня пронеслись несколько полицейских машин с ревущими сиренами, и для меня это был шок. Внезапное просветление сознания. Я не хотела ничего плохого, только утешить этого ребенка, который проголодался и был совсем один. Только и всего. Только и всего, вы меня слышите? Ты меня слышишь, жизнь? То молоко, что распирает мою грудь, – его больше некуда деть. Только утешить ребенка, который жив. Он – жив.
Только и всего.
Меня укачивает движение трамвайного вагона, который везет меня на вокзал. Между ног мокро, и я осознаю, что в сумке нет ничего на этот случай, настолько я была не готова. Нужно будет зайти в аптеку на вокзале.
Не знаю, какой поезд меня ждет, но наверняка найдется хоть один, направляющийся на юг. С остальным я разберусь. Не хочу, чтобы Лоран отыскал меня. Он сможет отследить все мои операции по банковской карте. Значит, сниму крупную сумму на привокзальной площади. И со сберегательного счета, и с текущего. Я никогда не разгуливала с такой суммой наличных, но что делать. Спрячу в лифчике. Банкноты пропахнут материнским молоком. В кои-то веки деньги будут пахнуть, причем хорошо.
Зайдя в здание вокзала, я первым делом глянула на табло с расписанием отбывающих поездов. ТЖВ[23] на Лион через полчаса. Идеально подходит. Плачу я уже наличными, чтобы Лорен не смог вычислить направление моего бегства. Лифчик я купила на размер больше, учитывал количество банкнот, но подложила непромокаемую подушечку, я все-таки не сумасшедшая. Покупаю билет в первом классе, чтобы немного отдохнуть. Я не спала прошлую ночь и чувствую, как подступает усталость.
Посадку уже объявили. Забегаю в туалет, чтобы справиться с кровотечением, потом покупаю кое-что перекусить – вдруг во время поездки разыграется аппетит. Впрочем это маловероятно. Вибрация аппарата, который компостирует мой билет у выхода на платформы, отдается по всему моему позвоночнику. Это вызывает ощущение абсолютной свободы. Свободы, которую я не позволяла себе долгие годы. На губах появилась бы улыбка, если б я могла забыть, почему пустилась в бега. Моя малышка, которая отказалась цепляться за жизнь, и упреки Лорана. Хотя в том, что произошло, виноват именно он, он еще посмел назвать меня никчемной и обвинить в том, что я испортила ему жизнь.
Что ж, коли так…
Я иду по платформе, отыскивая свой вагон. Такое чувство, будто все на меня смотрят, разглядывают, задаются вопросами, словно мои фотографии появились на первых полосах газет. Возможно, меня разыскивает полиция за то, что я на несколько мгновений взяла младенца на руки. А может, меня оставили в покое. Будь что будет. А пока что я уезжаю. Надеюсь, Алекс на месте. Таково преимущество его ремесла: знаешь, где его найти, он почти всегда на посту – за редким исключением. Но в это время года он должен быть там. Вспомнит ли он меня? Захочет ли меня видеть?
Поезд трогается. Я подключаю зарядку мобильника и ставлю будильник, чтобы проснуться за полчаса до прибытия.
Мне нужен глубокий сон.
Восстанавливающий.
Отсекающий.
Спасительный.
Достойная бабушка
– Вы мне нужны, Мари-Луиза.
Старая женщина несколько секунд остается неподвижной. Она размышляет, и мое присутствие ей, кажется, мешает. Но я ведь часто их навещаю – и ее, и деда. Чувствует ли она, что случилось что-то неладное? Кажется, я вспотел от волнения.
– Ромео? Что вы здесь делаете?
– Я могу с вами поговорить?
– Идемте, пусть ваш дедушка поспит, он очень устал.
– Лучше б вы не разговаривали ночи напролет, от этого мало толку.
– А для нас много! Идемте, устроимся в тех креслах в конце коридора, там нам будет спокойно. В том крыле одни глухие, их селят в комнаты, которые выходят на шумную дорогу. Медперсонал неплохо соображает, верно?
– А что, так важно, чтобы нас не услышали?
– Несчастный, вы не знаете стариков? Сплетничать – их любимое занятие. Вы и представить себе не можете, чего я наслушалась о нашей идиллии с вашим дедушкой. Знаете, апогей жизни, высшая точка зрелости человека – уж не знаю, где именно она располагается, возможно, между сорока и пятьюдесятью, – так вот, до и после нее существует нечто вроде симметрии, в силу которой получается, что, старея, мы возвращаемся в детство. Трудно ходить, трудно сдерживать естественные потребности, считать, иногда даже говорить… И заверяю вас, что у некоторых стариков, а особенно старух, появляются рефлексы подростков. В столовой могут вцепиться друг другу в волосы, как в выпускном классе, когда были влюблены в одного и того же мальчика.
Мари-Луиза осторожно продвигается по коридору, крепко вцепившись в мою руку. Я пытаюсь перейти к сути дела, мне не терпится рассказать про Джульетту, но всякий раз, когда я начинаю говорить, она останавливается, чтобы меня выслушать. Тот самый загадочный фактор, который мешает человеческому существу, перешедшему определенный возрастной рубеж, делать два дела сразу. Поэтому я притормаживаю и жду, пока мы устроимся в креслах.
