Арина Ларина - Сказка для взрослых девушек
– Я… да! Я могу… Дров напилить… ох, жара-то… Наколоть там.
– Нет, а по бабской? – ломким баском насел на него прыщавый юнец в драных тренировочных. – Тут все дров наколоть-напилить могут. Ты лучше скажи, кто из дачников в этом деле слаб, так мы по-товарищески поможем. Это ты, жлоб, бесплатно не можешь, а есть и добрые люди. – И парень довольно заржал.
– На что… мне… Не. Мне не надо… Городские бабы тощие. Взять не за что. Коромыслом огреешь… она… того… с копыт сразу…
– Эта вроде крепкая с виду, – задумчиво протянула Зойка. – Может, дочка к кому приехала? Или внучка?
– Наверняка. И что наши ядреные девки в таком сухостое находят? Или она его на откорм берет? – протянула веселая толстуха, с прищуром разглядывая приближающуюся парочку, послужившую причиной жаркой дискуссии.
– Ой, – заголосила вдруг маленькая, изможденная женщина с плетеной веревочной авоськой, – Женечка, сынок!
Она рванула из очереди и побежала, прихрамывая, навстречу молодым.
Женя, мгновенно отцепившийся от Галочки, растопырил длинные руки и понесся навстречу. Галя чуть не прослезилась, но вовремя опомнилась и принялась старательно улыбаться будущей родственнице.
– А я сразу… я ж глаз-алмаз… ну, сказал, – промычал Пашка. – Издаля видно – наш, деревенский мужик. Надо отметить.
Очередь одобрительно загудела, полушепотом обсуждая девушку и гадая, всерьез у них все или так – на лето.
– Я стоять не буду! – махнула рукой Анфиса Максимовна и с достоинством пояснила: – Сын все из города привез.
Она так обрадовалась Жениному приезду, особенно в свете того, что в дровянике прохудилась крыша, что совершенно забыла про его спутницу. А Галочка продолжала старательно улыбаться, чувствуя себя скованно. Чем объяснить поведение мамы, она не знала. То ли Женя часто привозил к ней девушек, поэтому тетка уже перестала им удивляться, то ли Галя до такой степени ей не понравилась, что будущая свекровь демонстративно решила ее игнорировать. И Женя тоже хорош! Идет, как будто один. Тоже забыл или не хочет скандала при людях.
Галя, столько лет прожившая со своей мамой и привыкшая, что любое неверно истолкованное слово может служить причиной долгосрочных разборок с умопомрачительным шумовым эффектом, всех мерила той же мерой, проводя неоправданные параллели.
– Ой, мам, – опомнился Женя. – Это Галя.
Анфиса Максимовна заволновалась. Женя впервые привез к ней девочку, и она не знала, как реагировать. Сына она любила безмерно, гордилась им, Женечка являлся главным достижением ее жизни, состоявшимся человеком, поэтому его решения не оспаривались. Если Евгений смог получить диплом, то и невесту тоже был в состоянии выбрать сам, без маминой помощи. Она желала сыну добра и заранее была согласна с любым его выбором.
– Здравствуйте. – Галя покраснела, и по затылку пробежали мурашки. Она ожидала такого же «теплого» приема, который устроила ее жениху собственная мама.
– Это моя мама – Анфиса Максимовна, а это моя Галя. – Женя выполнил торжественную часть и застыл посреди улицы, то ли предлагая дамам пожать друг другу руки, то ли освобождая место для драки.
Сраженная местоимением «моя», Галочка почувствовала себя немного уверенно и тихо сообщила:
– Очень приятно.
Мама лишь молча закивала. Девочка ей понравилась: пухленькая, с милым личиком, воспитанная. Правда, ее немного портили очки, но у каждого минуса есть скрытый плюс: очки придавали ей ореол учености. Во всяком случае, все умные люди много читали и носили очки. В этом Анфиса Максимовна была уверена.
– Галина работает в школе, учительницей, – подтвердил ее надежды Женя.
Она радостно залопотала:
– Так что ж мы стоим? Пойдемте в дом. Вы ж с дороги, голодные…
И Анфиса Максимовна неожиданно резво поскакала вперед. Галочка с удивлением отметила, что никаких негативных эмоций у будущей родственницы не вызвала, хотя Светлана Николаевна всегда говорила, что у дочери на лбу все написано и любая мало-мальски вменяемая женщина не допустит, чтобы ее сын привел в дом такое недоразумение. А еще ее приятно удивило, что слово «учительница» может кого-то настолько впечатлить. Галина даже загордилась. Анфиса Максимовна начинала ей нравиться.
– Какая у тебя приятная мама, – прошептала она Жене, переполняемая благодарностью.
– Вся в меня, – пошутил жених. – Кстати, мы-то что так несемся? Давай притормозим, чтобы мамка убраться успела.
– Куда?
– Не куда, а где. Мало ли, она ж гостей не ждала. А теперь захочет произвести на тебя впечатление. Чтобы городская не подумала, будто у нас дома всегда полы не мыты.
– Слушай, неудобно, – пробормотала Галя. То, что кто-то озабочен тем, чтобы произвести на нее впечатление, было непривычно и неожиданно. – Меня полы не волнуют.
– А я люблю, чтобы пол был чистым. Его надо мыть каждый день, чтобы внезапные гости не застали нас врасплох. Да и для себя – жить надо в чистоте.
Видимо, это была прелюдия к семейной жизни. Галочка запомнила ее, желая соответствовать гордому званию Жениной жены. Она готова была выполнять все его требования, тем более что пока никаких сверхпотребностей в женихе не обнаруживалось. Ну, любит человек чистоту, это и правильно. Женщина должна поддерживать огонь в очаге и стерильность вокруг него. Задача мужчины – принести добычу, наследить на чистом полу и уйти за новыми подвигами. А задача женщины – придать помещению первозданный вид, чтобы вернувшийся с охоты супруг имел возможность снова пачкать чистый пол и вымытую посуду. Из-за логичного довода «зачем мыть, все равно опять все испортят и измажут» распадается множество семей. Феминизм, погнавший женщину на заработки, лишил ее возможности выполнять изначально предписанные функции, которые где-то там наверху отменить забыли. В результате мужчины перестали брать в расчет тот факт, что теперь за мамонтом ходят не только они. Вариантов выживания в сложившихся условиях было несколько: женщина могла гордо уйти, поскольку в современном мире она зачастую добывала более жирную дичь, создавая здоровую конкуренцию супругу, могла остаться и в директивном порядке переписать функции, разделив обязанности поровну, или смириться и покорно тянуть обе лямки. Галочка, еще неопытная в быту и не сталкивавшаяся с хваленой мужской логикой и рационализмом, выбрала третий вариант как наименее конфликтный.
Видимо, полы у бдительной Анфисы Максимовны всегда были чистыми, поскольку она не носилась по дому верхом на швабре, а гремела кастрюлями в летней кухне, сотрясая воздух чудовищными словосочетаниями неизвестно в чей адрес. Но Галочке хотелось верить, что к ней это не имеет отношения. Как выяснилось позже, раскатистые витиеватые выражения адресовались нахальным курицам, забредавшим в помещение, и стаям насекомых, вившимся над хозяйкой.
