Наталья Нестерова - Школа для толстушек
– Сыночек, я сегодня пропускаю, мне нездоровится.
– Тюполь, зарядка!
– Левочка, куколка, без меня, что-то голова болит.
– Тексю, ты бежишь?
– Нет, живот прихватило.
– Такие все болезные стали, – бурчал Лева и отправлялся досыпать.
Второе отступление коснулось диеты. Жевать шпинат и салат, когда мужчины аппетитно трескают холодный борщ, сочные отбивные и молоденькую картошку с маслом, посыпанную укропом, силы воли и действия «мозговых» таблеток не хватило. Оставалось надеяться только на «кишечные» пилюли, которые уже по своей стоимости – сто долларов упаковка – обязаны были не допустить всасывания жиров.
На тренажеры времени не оставалось. Днем заняты делами, а вечером обидно мучить себя, когда можно отдохнуть, с удовольствием поужинать и посидеть на улице в долгожданной прохладе и хороший компании. Показатель индекса массы тела у Поли, Ирины и Ксюши замер, как и стрелка весов – уже не опускались вниз и еще не лезли вверх. Освоив с помощью Даны и дамских журналов способы ухода за лицом и телом, модные направления в одежде, аксессуарах и прическах, подруги все-таки не совершили резкого поворота к изменению стиля. Они постоянно пополняли свой гардероб, но не покупали наряды в бутиках. На их взгляд, костюмчик от Армани не отличался от «Большевички», тоже не дешевой. Но Армани стоит как пять породистых щенков от рекордсменов (подсчеты Ксюши), больше собрания сочинений Достоевского (Ирина) и как три килограмма красной икры – столько не едят, по мнению Поли. Честолюбивая утеха – покупать вещи, имеющие на изнанке знаменитые лейблы, – осталась подругами не понятой. Косметикой пользовались импортной, но поддерживали отечественного и китайского производителя женского платья.
С легкой руки Левы – мальчику нравилось выдумывать новые слова путем сокращения нескольких – Ксюшин дом стали называть Санлюб. Полностью – Санаторий для влюбленных.
Однажды воскресным утром Марк по Ириной просьбе отправился за стаканом воды. В коридоре он столкнулся с растрепанной и раскрасневшейся хозяйкой поместья, которая, быстро поздоровавшись, прошмыгнула в ванную. На кухне Поля готовила завтрак. Вася одной рукой обнимал ее за талию, другой помогал переворачивать блины и шептал что-то озорное ей на ухо. Поля хихикала и называла мужа проказником.
– Просто какой-то санаторий для влюбленных, – брякнул вслух Марк, выходя из кухни с минеральной водой.
– Санлюб, – подал голос Лева. Не замеченный отцом, он читал книгу в гостиной.
– Что? – удивился Марк.
– Санлюб – Санаторий для влюбленных.
– Ты здесь насмотришься! – погрозил ему бутылкой с боржоми отец. – Я сейчас освобожусь через двадцать, нет, через сорок минут, и мы с тобой займемся… займемся…
– Пойдем на речку? – предложил Лева.
Про Санлюб Марк рассказал Ирине, она поделилась с подругами. Рассуждала на тему: у Левы, кажется, наблюдается досадная привычка к уродливым аббревиатурам и сокращениям, вроде тех, какими увлекались в двадцатые – тридцатые годы малокультурные интеллигенты в первом поколении. Для уха интеллигента в третьем звучало чудовищно: женсовет, пролеткульт, стройбумтяжмаш. Хотя, конечно, Маяковский всячески пропагандировал неологизмы. Ксюша (Тексю) и Поля (Тюполь) посоветовали Ирине не заноситься выше Маяковского, ему не зря громадный памятник установили. И чем бы Лева ни тешился, главное, чтобы за компьютером не слеп.
Название прижилось. Оно заменило безликие «тут», «у нас», «здесь», и Ксюшин дом повысился в статусе – точно английское поместье, он имел теперь личное имя Санлюб.
Лева, разговаривая с Полиными родственниками по телефону, приводил их в замешательство. На вопрос, нельзя ли пригласить к телефону Полину Ивановну, он отвечал, как ему казалось, просто и понятно:
– Тюполь сейчас нет. Она на обследовании. Тексю ее заберет, и после семи они будут в Санлюбе.
На том конце провода воцарялось почтительное молчание, и затем следовал робкий вопрос, когда можно позвонить.
Марк, Олег и Вася при других обстоятельствах вряд ли бы стали приятелями, слишком разнились их интересы. Но деваться им было некуда: волею судьбы привязанные к женщинам и месту их пребывания, они невольно задружили, то есть стали вести беседы на типично мужские темы – политика, экономика, спорт, исторические фигуры современности. Быстро выяснились полярные позиции: Марк, был ярым демократом и сторонником личной инициативы, Вася отстаивал справедливые идеи социализма, Олег призывал к диктатуре и сильной руке. В их спорах не было победителей, а только поверженные, потому что на одного нападали двое.
– Почему Ельцин не лег на рельсы, как обещал? – горячо вопрошал Вася.
– Он предал Россию в Беловежской пуще! – вступал Олег. – Что у нас теперь на границах? Голая задница, только успеваем поворачиваться и пинки получать.
– Да поймите вы! – возмущался Марк. – Главное – экономика! Она сошла с рельсов командной системы.
– А машинисты кто? – ехидно спрашивал Вася.
– Ворюги, проныры и сволочи! – отвечал Олег.
– Вы не хотите видеть исторической перспективы. – разводил Марк руками. – Любая революция пожирает своих детей. После угара свободы наступает диктатура. Сейчас мы еще малой кровью отделались, по сравнению с семнадцатым годом.
– Ты нашу революцию не трожь! – грозил Вася-патриот.
– Давить как клопов. – кипятился Олег. – Расстрелять два десятка новых русских, остальные тут же в старые запросятся.
Первое время и за глаза мужчины отзывались друг о друге нелицеприятно. Марк называл Олега солдафоном, а Васю – бледно-розовым утопистом. Вася убеждал Полину, что Марк – прожженный циничный капиталист, а Олег опоздал родиться – в ЧК его бы с распростертыми объятиями приняли. Олег говорил Ксюше, что мужья ее подруг болтуны и пустомели – такие, как они, профукали Россию.
За двери спален подобные характеристики не выходили, а полемический азарт набирал силу. Теперь уже мужчины, задвинув женщин буквально – на кухню, – каждый вечер скрещивали словесные шпаги.
– Мне это почему-то напоминает, – поделилась с подругами Ирина, – как мой папа играл в шахматы на бульваре. Никакими силами его нельзя было удержать вечером дома.
Поля и Ксюша с ней согласились, с их отцами тоже происходило подобное. Мама Поли кляла мужа за то, что не помогает с детьми, а забивает козла во дворе. Отец Ксюши однажды проиграл в карты неродившийся выводок овчарки-рекордсменки.
Словом, мужские словесные утехи подруги воспринимали с извечной женской снисходительностью к детским слабостям сильного пола. Их собственные разговоры, большей частью заключавшиеся в перемывании косточек Олегу, Марку и Васе, напротив, казались исполненными философской и житейской мудрости, недоступной мужскому уму, который либо засыпал под пересказы, либо поражался их глупости.
