Сожги венец безбрачия - Евгения Халь
Рано утром я проснулась и села в местный интернет искать салоны магии. Мне казалось, что колдун – ключ ко всему. И этот ключ, в отличие от всех других, вполне вероятно разговорить, если хорошо заплатить. Он лицо заинтересованное. Те деньги, что дала ему мама, давно потрачены. Вряд ли колдун сочтет себя обязанным сохранять молчание. Он знает маму и Шуру. Тогда ему было лет тридцать. Значит, сейчас шестьдесят с небольшим. Для Кубы это не возраст.
Салонов магии оказалось дикое количество. Сантерия – религия Кубы давно превратилась в завлекаловку для туристов. Все салоны наперебой предлагали познать истинное колдовство. Зная, насколько кубинцы, да и вообще все испаноязычные страны серьезно относятся к этой теме, я быстро поняла, что настоящих колдунов вряд ли найду в сети.
Хотя и настоящим брухо, то есть, колдунам, тоже нужно что-то есть. Поэтому вполне вероятно, что и они пускают туристов на театрализованные представления. А настоящей магией занимаются отдельно. Через час поисков я поняла, что обращать внимание нужно не на названия салонов, а на вывески. Я очень хорошо запомнила увиденную на сеансе ретро-гипноза вывеску с черным петухом, который держал в клюве обручальное кольцо. Тем более, что у всех уважающих себя салонов магии были фото вывесок.
Через три часа поисков на английском и испанском, и трех чашек крепчайшего кубинского кофе, я сдалась. Тем более, что Никита и Матвей позвонили мне почти одновременно и предложили позавтракать в ресторане отеля
Кофе мне уже не хотелось. Проглотив немного фруктов, я вызвала нашего водителя Альберто.
– Придется ездить по старой Гаване, – изложила я свою идею. – Те здания, что я видела на сеансе, были очень ветхими. Такие есть только там.
Но Альберто думал иначе.
– Они могут быть и не в самой Гаване, а в окрестностях, – заметил он, когда мы втроем сели в его «Шевроле». – Или вообще далеко от Гаваны.
– Вот это облом, – цокнул языком Никита. – Как иголку в стоге сена найти.
– Этот колдун был в белой одежде? – спросил меня Альберто.
– Нет, точно нет. А какая разница? – не поняла я.
– Значит, он не сантеро, – объяснил Алберто. – Все приверженцы религии сантерия ходят в белой одежде. Особенно во время магических ритуалов. Так положено. Это сильно сокращает нам время поиска. Будем искать тех, кто практикует другой вид магии.
– Это какой? – спросил Матвей.
– Другой, – уклончиво ответил Альберто.
– Да, но она же должна как-то называться, – не уступил Матвей.
– Оставь его, – я потянула Матвея за рукав футболки и прошептала ему на ухо: – Кубинцы не произносят вслух словосочетание «черная магия». Но, судя по всему, искать мы будем вуду. Или пало – африканский культ, который развился из практики некромантии нганга, вобрал элементы католицизма, спиритизма и даже масонства!
– Ничего себе замес! – Матвей схватился за голову.
– Это еще не всё, – добавила я. – При этом они еще верят в идеалы социализма и Че Гевару.
Никита, сидевший впереди рядом с Альберто, повернулся к нам и спросил:
– Вы чего шепчетесь? А мне рассказать?
– Потом, – одними губами шепнула я.
– Лаура, вспомни… эй-эй-эй, компанеро! Куда мчишься? Не видишь дороги, нет? – внезапно закричал Альберто на водителя, который нас подрезал.
Водитель вежливости Альберто не оценил. Потому что по кубинским меркам наш водитель вел себя прилично, так как ни разу не ругнулся. Зато автомобильный хулиган послал нашего гида в разные интересные места, дал по газам и умчался. Альберто покраснел так, что из смуглого превратился в коричнево-багрового. Остановил машину, выскочил прямо на шоссе, воздел руки к небу и выдал такую витиеватую речь, что я закусила губу и мелко затряслась от смеха, закрывая рот руками. Альберто выпустил пар, но, садясь за руль, добавил:
– Ме да де пинга!
Никита с Матвеем посмотрели на меня:
– Ему по х… фигу, – лаконично перевела я.
– Тенго работа, – пробурчал Альберто.
– О! Я понял, – обрадовался Никита. – Тенго – это «у меня есть». А «работа» по-нашему работа. Понимаю его, рад, что пашет. Сам такой.
Альберто искоса посмотрел на него, приложил руки к груди и взмолился по-испански:
– Простите, сеньорита Лаура. Не хотел так страшно ругаться. Просто этот идиот меня довел. Не нужно переводить.
– Извините, Альберто, нужно. Я преподаватель испанского. А Никита мой ученик, – рыдая от смеха просипела я. – Никита, слово «работа» на Кубе именно в нашем произношении и с ударением на «о» – это очень большое мужское достоинство. Его гордые обладатели не спорят по пустякам с придурками. Поэтому наш водитель так и сказал.
– Я правильно понимаю, что хвастаться большим количеством работы на Кубе не нужно? – уточнил Матвей.
– Ни в коем случае! – ответила я.
Матвей хлопнул себя по коленям и расхохотался. Да так звонко, что я даже растерялась. Просто не догадывалась, что он умеет так смеяться. Никита посмотрел на него, фыркнул и тоже залился смехом. Причем Матвей так интеллигентно выводил: «А-ха-ха-ха!» А у Никиты глубоким басом получалось что-то вроде: «Гыыыы, ииигиги! Гыыыы! Агаааа игиги!»
– Они могут дуэтом выступать, – подмигнул мне Альберто и захохотал вместе с ними.
А я уже даже остановиться не могла. Всё напряжение, все нервы и слёзы последних дней просто улетучились. Меня подхватила и понесла радостная и легкая волна. Я живу здесь и сейчас! Плевать, что будет дальше! И, чёрт возьми, мне так хорошо в этом сумасшедшем городе! Словно вернулась домой из очень долгого путешествия. Всё другое. Я сама другая. Мне хочется жить полной жизнью, хулиганить, танцевать. Господи, мне впервые захотелось выругаться, правда, по-испански. Ученики часто просили меня дать отдельный урок по испанским ругательствам. Я всегда отказывалась, объясняя, что это неприлично. А сейчас крепкие словечки острым перцем кололи мой язык, возвращая вкус к жизни: пряный, как кубинский кофе, сладкий, как местные фрукты, горький, как кубинский шоколад. Главное: он мой, этот вкус жизни. Не навязанный кем-то, не придуманный, не испробованный до конца. Я его буду смаковать. Всё пройду, всё испытаю. Я справлюсь. Плохое, хорошее – всё моё! Никому больше не дам прожить за меня мою жизнь и навязать свою волю. Но пасаран! Как пели кубинские патриоты: «Они не пройдут!» Это означало, что никто не заставит их свернуть с пути, они будут защищать свою жизнь и свои убеждения до конца. И меня больше не затопчут, не сломают, не
