Диагноз:влюблен, или Сладкое лекарство для доктора Зарецкого (СИ) - Раевская Тиана

Сжимал виски руками, осознавая, что это было так давно, словно в другой жизни. Сейчас все мое существование сконцентрировано на одном — вернуть ей здоровье.

Однако здесь меня ждала еще одна засада. Лечение Даши, когда ее перевели, взял на себя новый молодой и перспективный заведующий неврологией. Тигран. И та терапия, которую он назначил, категорически меня не устраивала.

В первый день пришел проведать, обнаружил историю, пролистал назначения и выматерился. Что за хрень? Вот это — допотопное старье! Бред какой-то. Клиническое действие другого безумно дорогого препарата вообще до сих пор не доказано, хотя он используется повсеместно в неврологии. Черт! На хрена все это, если тот курс, что начал я, уже принес свои плоды? Нужно продолжать в том же духе. Но Тигран тупо перечеркнул мои назначения и написал свои, лишая Дашу шанса.

Вечером, когда дежурили, подошел к нему поговорить по-мужски. И что? Мне надменно сообщили, что я слишком много на себя беру и вообще — заноза в заднице.

Я бесился сутки. Даже в зал сходил, чтобы отхерачить грушу. Тим не рискнул в таком состоянии со мной устраивать спаринг.

— Я еще Ольге живой нужен, — сообщил мне, прекрасно понимая, что меня так завело. Зато у них-то все прекрасно. Олька все-таки дала согласие — летом свадьба. Я рад. Как бы хотел и сам сделать Дашке предложение, но она не готова к примирению.

Плюс ко всему собственная беспомощность почти довела ее до депрессии. А я ведь уже хорошо ее изучил — закрывается в себе, и помощь крайне редко принимает. Подпускала к себе только брата.

А мне ведь безумно хочется укрыть ее от всех невзгод, объяснить, что все временно, мы все можем исправить. Обнять ее, подарить всю свою любовь, чтобы не чувствовала себя никогда одинокой.

Не могу словами выразить все то, что сжато сейчас в груди. Она не позволяет, не подпускает. И хуже всего, что-то придумывает там в своей головке совершенно не соответствующее действительности.

Я бы хотел забрать ее из больницы, пусть не к себе, она не позволит, но хотя бы к Воронцовым, но сейчас дела обстоят так, что нужно еще некоторое время провести под круглосуточным наблюдением. А оно уходит это время. Задержка в правильном лечении может стать катастрофической. И самое мерзкое — я не могу сказать, что назначенный курс неверный. По стандартам — все допустимо, но неврология дело такое, где многое решает опыт врача, а у Тиграна он не сказать, чтобы огромный, в отличие от самомнения.

В итоге я решился на нарушение. Плевать, чем потом оно аукнется, если вскроется, конечно. Ну максимум привлекут к административной ответственности, выговор сделают. Очень сильно сомневаюсь, что уволят. Зато я не потеряю драгоценные дни.

Я пошел на поклон к процедурной медсестре, Валентине Николаевне. Мы давно с ней знакомы, когда-то даже работали вместе, когда я еще был интерном. Договорились. Она подменила уколы. Не важно, сколько мне это стоило. Валентина Николаевна находилась в довольно трудной жизненной ситуации, я бы сказал, в финансовой жопе, поэтому мое предложение пришлось и ей весьма кстати. Пять из семи дней она колола Даше совершенно иной препарат, чем назначил заведующий, а так же выдавала, прописанные мной таблетки.

Я с радостью начал замечать изменения. Навещал ее практически каждый день. Теперь она все меньше возмущалась. Если бы могла нормально говорить, уверен — давно бы послала меня подальше, но, подозреваю, она стеснялась делать это в моем присутствии — слишком неэстетичное зрелище. Дурочка моя. Если б знала, как я рад любому позитивному изменению. Но я пожалел ее самоуважение, пригласил логопеда, который, во-первых, корректировал речь, делал массаж, а во-вторых, докладывал о результатах мне. Как впрочем, и инструктор-массажист, занимавшийся ее ножками и ручками.

Осталось недолго — ее выпишут, и мы плотно займемся реабилитацией, сейчас возможности ограниченны рамками больницы. Но сначала я все-таки поговорю с ней. Сразу же, как она окажется дома. Пусть сопротивляется, пусть истерит. Мне нужно ее полное доверие и любовь. А ей нужно знать, что я никогда ни на кого ее не променяю. И что я ее люблю.

Глава 40

Даша

То состояние, в котором я прибывала, едва очнувшись, иначе как адом не назовёшь.

Не смотря на всю неприязнь к Зарецкому, я все же благодарна ему, что находился рядом в тот момент. Не знаю, что бы со мной было, окажись на его месте кто-то незнакомый или вообще никого. Я бы точно натворила глупостей. Паника, охватившая меня, оказалась слишком внезапной и слишком сильной, чтобы справиться самой. Мне не удалось произнести ни слова даже после того, как он дал мне воды, а еще я не могла шевелить ни руками, ни ногами.

Лишь спокойный, уверенный голос, твердивший, что это все временно и исправимо, заставил прийти в себя. А потом укол унес меня туда, где нет ни боли, ни страха.

Второй раз пришла в себя, уже зная, что сейчас опять испугаюсь. Это рефлекс. Выравнивая дыхание, уговаривала себя не впадать в панику.

Зарецкий сказал поправимо, значит, поправимо. Даша, ты же сама фельдшер, знаешь, что после черепно-мозговых бывают временные нарушения некоторых важных функций, которые при правильном подходе приходят в норму. А уж за этим точно проследят. Скажи спасибо, что мозги не повредились — можешь рассуждать здраво, оценивать ситуацию и почти все помнишь.

А вот с последним как раз можно поспорить. Уж лучше бы не помнила. Того последнего события, от которого бежала, сверкая пятками и подвергая свою жизнь смертельной опасности. Вычеркнуть бы болезненное воспоминание навсегда. Было бы намного легче, если б перед глазами не всплывал образ Димы, закрывшего глаза и с наслаждением принимающего ласки этой стервы. Хотя почему стервы? Обычной бабы, борющейся за своего мужика. Победила. Молодец. Мои поздравления. Теперь он вполне может достаться ей… особенно в том случае, если его утверждения, что все поправимо, не оправдаются. Кому нужна инвалидка, не способная ни говорить, ни ходить, ничего!

На этом месте меня прорвало, и я беззвучно разрыдалась, лежа на спине без движения и не в силах даже вытереть лицо. И рядом никого, кто бы помог… больно!

Следующая неделя — смесь разных, порой противоречивых, эмоций. Меня кидало из крайности в крайность по всем фронтам.

Сначала я брала себя в руки и рассуждала, как человек почти что закончивший медицинское учебное заведение — последствия черепно-мозговых вполне исправимы правильной терапией и реабилитацией. А это, надо отдать должное Зарецкому, в моем лечении присутствует в полном объеме. Но в любой момент в голове могло щелкнуть, и я впадала в состояние, граничащее с паникой. Мне начинало казаться, что его заверения просто бред, и никакие улучшения меня не ждут. Меня начинало потряхивать, сердцебиение учащалось, о чем победно громким звуком сообщал монитор. Медсестра подбегала ко мне, делала укол и тут же сообщала Зарецкому, если тот был в зоне доступа. Он приходил ко мне, садился рядом, брал за руку, которая, надо сказать, уже потихоньку начинала обретать чувствительность, и говорил. В основном умными словами про нейроны и рецепторы, которые после введенного в вену лекарства уже плохо усваивались мозгом. Доводил меня до глубокого спокойного сна.

Потом я снова и снова удивлялась, как же ему не надоедало раз за разом объяснять мне механизм работы опорно-двигательного или речевого аппаратов.

То же касалось и наших отношений с этим гадом. Меня бросало в разные стороны, как маленькую хрупкую шлюпку во время десятибалльного шторма. Он несколько раз предпринимал попытку оправдаться за тот день. Но как только я понимала, о чем пойдет речь, помимо скованного тела, сжимались еще и внутренности. Я могла только мотать головой и тихо выть — слов-то сказать не могу, а слышать очередную ложь не в состоянии. Не хочу, Дмитрий Сергеевич, не хочу ещё одну порцию лапши на мои уши — казалось бы, единственный не пострадавший орган. Не нужно мне врать, я все равно не поверю ни единому вашему слову!