Выкупи меня (СИ) - Белая Яся

Только собираюсь открыть почту, как за ширму заглядывает санитарка:

— Госпожа Ресовская, — я всё ещё не привыкла к новой фамилии и обращению «госпожа». Поэтому первые мгновения недоуменно пялюсь на женщину, а потом понимаю, что это — ко мне, — … не могли бы вы выйти в коридор, мне нужно провести кварцевание.

Киваю, забираю гаджет, выхожу.

Устраиваюсь на подоконнике, всё-таки открываю почту… Но вернуться к учебе опять не получается — слышу тихий смешок.

Отрываю глаза от экрана, бросаю на источник звука.

Старик в инвалидном кресле.

Божий одуванчик.

Только вот…

… я уже видела его однажды. Пятнадцать лет назад.

И сейчас, холодея, вспоминаю, что это после его визита в доме моих биологических родителей остался чёрный кусок бумаги с изображением серебряного цветка…

Флешбэк

Рыжая девчушка неполных пяти лет от роду застыла в дверях отцовского кабинета. Она сжимала в руках трячиную куклу — смешную, глазастую, с болтающими тонкими ножками. У куклы было нарядное льняное платьице, кружевные передник и чепчик да две косы из пряжи. Эту куклу сделала девочке мама. Малышка считала игрушку очень красивой. А ещё её было просто необходимо показать папе.

Отца долго не было дома. И вот теперь девочка услышала его голос из кабинета.

Отец не разрешал ей приходить сюда. Вернее, приходить самой. Но сейчас же она не сама. Вот он, папочка. Она отлично видела его спину, обтянутую клетчатым пиджаком. Папочка размахивал руками и кому-то что-то говорил. Девочка не услышала всей речи. Только обрывки фраз…

— … нет! — строго сказал папа. — И такой ответ будет всегда!

Потом девочка заметила его собеседника — он как раз выбрался из тени. То был дедушка, ни её, девочкин дедушка, а чужой. Плохой дедушка, она чуяла это. Дедушка сидел в кресле на колёсиках. Он управлял ими с помощью рычажков. Похожие были у папы в машине. Но эти только меньше.

Девочке сразу же захотелось такое кресло. Она даже хотела подойти к дедушке и попросить покататься. Пусть он и плохой, но не настолько же, чтобы отказать ей. Мамочка вон всегда говорит: «Тебе невозможно отказать». Но потом дедушка заговорил и она передумала.

— Эх, Слава-Слава, — он тряхнул белой головой, — как бы тебе не пришлось пожалеть о твоём «нет».

Папочка сжал кулаки. Взрослые всегда так делают, когда собираются кинуться на обидчика. Девочка не хотела, чтобы папа дрался. После драки бывают синяки и царапины, которые потом больно лечить. А ей совсем не хотелось, чтобы папочка болел.

— Угрожаете? — резко произнёс отец.

Дед в кресле рассмеялся — нехорошо так. Девочка уже знала, что взрослые иногда смеются не потому, что весело, а от злости.

— Что ты, Славик, — мягко проговорил он, — лишь предупреждаю. Ты же знаешь, как вы мне с Динарой симпатичны. Мои лучшие ученики.

— Клим Давыдович, — тон отца тоже смягчился, — вы знаете, как мы с Диной уважаем вас. Но вмешивать в эту программу нашу дочь я не позволю.

Дед нахмурился:

— Зарываешься, Славик! — почти грозно сказал он. — Ты ведь сам знаешь — Ника не ваша дочь.

— Наша! — рявкнул папа. — И она — Вероника.

— Нет, Славик, — качнул головой старик, — именно Ника. Богиня победы. Крылатая и прекрасная. Она непременно принесёт нам успех. — И резко повернулся к ней: — Да, Никуля? Что скажешь?

Будучи обнаруженной, малышка больше не стала скрываться. Она вбежала в кабинет, кинулась к отцу, обняла за ногу, спрятала личико в грубой шерсти его брюк.

Отцовская рука в охранном жесте опустилась на рыжую макушку.

— Папочка, — девочка задрала личико, чтобы встретить отцовский взгляд, тёплый, но полный тревоги, — этот дедушка плохой! Почему он говорит, что я — не твоя? Я ведь твоя?!

Подбородочек сморщился, нижняя губка задрожала. Девочка собиралась вот-вот разрыдаться.

Мужчина присел рядом на корточки, отвёл с лица непослушные рыжие кудряшки, поцеловал глазки и прижал кроху к себе:

— Конечно, моя, Клубничка, — проговорил он, воркуя. — Моя любимая доченька. Моя и мамина. И так будет всегда.

Старик в кресле коротко усмехнулся:

— Слава, даже ложь во спасение — это всё равно ложь. И особенно она страшна, когда ты лжёшь ребёнку.

Девочка обернулась к говорившему. Она была зла.

— Папа не врёт! — заявила малютка. — Я мамина и папина. У мамы даже волосы рыжие, как у меня, вот. — Девочка оттянула медную прядку. Та искрилась в солнечном свете.

— Когда ты станешь старше, — хмыкнул старик, — ты поймёшь, Ника, что твоя мама только выносила тебя и родила. А тебя в неё поселили. Совсем ещё крохотной. Называется, эмбрион. Да, кое-что тебе досталось от мамы — твои волосы, например. Но в целом, ты не её дочь. И уж тем более, не его, — старик кивнул на отца. — Они украли тебя, присвоили и однажды поплатятся за это.

— Ты плохой! Плохой! — закричала девочка, замахнувшись на него куклой.

Старик отобрал у малышки игрушку прежде, чем отец успел вмешаться. Легко оторвал ей голову и выпотрошил вату.

Его не остановили даже рыдания ребёнка, на которые прибежала рыжеволосая женщина в кухонном переднике — она пекла торт по случаю возвращения мужа.

Сейчас она застыла в дверях, заткнув себе рот руками, чтобы не кричать.

А мужчина удерживал беснующегося ребёнка.

— Я не плохой, Ника, — спокойно сказал старик, — я, в отличие от твоих родителей, честный. Однажды ты оценишь это. И вспомнишь меня. Запомни моё имя — Клим Давыдович Злотских. Наступит время, когда это знание тебе пригодится, малышка.

Он направился к двери, ловко двигая рычажками своего кресла.

Женщина отступила, давая дорогу странному гостю.

Уже на пороге он обернулся, достал из кармана что-то небольшое и плоское и ловко запустил в сторону отца и дочери.

К их ногам упал небольшой кусочек картона. Чёрный. На нём поблёскивал, будто подмигивая, серебряный цветок…

Выныриваю из воспоминаний, судорожно хватая ртом воздух. Чувствую себя рыбёхой, выброшенной на берег. А старик лишь ухмыляется и скользит по мне проницательным взглядом, будто вскрывает, выпотрашивает, вынимает внутренности.

— Узнала? — произносит. Голос у него скрипуч, словно старая несмазанная дверь. — Вспомнила?

— Да, — признаюсь честно, — и у меня к вам много вопросов.

— Так и знал, — усмехается Злотских. — Ну что ж, идём.

— Куда? — вскидываю брови.

— Туда, где я смогу на них ответить. Не в коридоре же это делать.

Киваю — логично.

Он ловко разворачивает кресло и лихо несётся вперёд. Я едва успеваю за ним.

Останавливаемся возле лифта, Злотских нажимает кнопку вызова и внимательно смотрит на меня:

— Как ты думаешь, Ника, куда мы сейчас поедем? Вверх? Вниз?

Пожимаю плечами:

— Наверху, насколько я помню, вертолётная площадка и какие-то служебные помещения. Вряд ли там находится ваш офис.

— Офис? — фыркает старик. — Полагаешь, я здесь работаю?

— Отец говорил, что они с мамой — ваши ученики. Из того, что я уже знаю о родителях, известно, что они были учёными. Полагаю, генетиками. Скорее всего, занимались генной инженерией, раз уж меня называют генетическим мутантом. Стало быть, вы тоже учёный, профессор. А при этой клинике располагается ещё и научно-исследовательский центр. Так что, логично решить, что вы тоже здесь работаете.

Когда я заканчиваю речь, створки лифта разъезжаются и Злотских любезно приглашает меня войти, указывает рукой на панель:

— Ну, так решай, Ника, где мой офис? — последнее слово он просто интонационно закавычивает. — Нельзя долго задерживать технику.

Колеблюсь, как сапёр, который выбирает, какой провод резать — красный или синий. Только у специалиста по разминированию — два провода, а у меня — десять этажей вверх и три вниз.