Моя девочка - Яна Соболь
— Я сукин сын. Трус, — докладываю бутылке.
Ей в общем-то пофиг.
Наверное, Кира меня ненавидит. Что ей и следует делать. Она была права. Мы должны были сказать Лизе. Я должен был сказать. Но я эгоистичный ублюдок, честность и прямота Киры, что так притягивала меня, теперь неожиданно напугала. Это же надо был признаться, что все серьезно. Что Кира для меня значит.
Были и еще причины. То, как я велся на каждое действие Киры, то, чем Кира стала для меня.
Причины, которые больше не имеют значения, потому что наш секрет теперь не в этом.
Беру сотовый и иду в спортзал. Как хорошо, что тут почти никого.
Я встаю на беговую дорожку и бегу сразу по крутому склону, набираясь храбрости, чтобы позвонить Кире. Мысленно проговариваю весь наш разговор. Надо было готовым ко всему. Я буду умолять ее простить меня. И ясно представлял все ее ответы.
Бегаю полчаса, пока не начинают отчаянно болеть мышцы, и на лбу не выступает пот. Рубашка взмокла, грудь судорожно вздымалась, а я, оказавшись в ловушке созданного мною ада, все еще не чувствовал облегчения. Я перехожу к штанге, доводя себя до грани. Моя вина подобна миллиону зазубренных ножей, режущих мне внутренности. книгоед.нет
Почти падаю в бассейн, завершая свой марафон. Но вода тут же преподносит мне сюрприз, напоминая о Кире.
Жарюсь в сауне, выгоняя остатки алкоголя. Голова вновь начинает раскалываться.
Когда я наконец беру свой телефон и набираю ее номер, я долго смотрю на него, а затем стираю цифры.
Уже глубокая ночь, Кира, наверное, мирно дремлет в собственной постельке. Она похожа на ангела, когда спит.
Надо и мне идти домой, но я звоню Никите и говорю ему, чтобы он встретил меня в клубе. Когда я захожу туда, то вздрагиваю от неоновых огней танцпола, от резких движений полуголых танцовщиц. Они усиливают мою головную боль. Клара, администратор, привлекает мое внимание, и я машу рукой, давая знак принести выпивку.
Что это ты задумал, Фил? Ясно. Планируешь обращаться с собой как с последним дерьмом и пить до онемения, пока снова не потеряешь способность чувствовать? Славное решение. Это очень по-мужски, очень.
Никита приходит одновременно с моей выпивкой, и я делаю большой глоток минералки, а затем салютую фужером, отпиваю вино и оставляю его.
— Господи, это не может быть так плохо, как выглядит, — говорит Никита, садясь в кресло рядом со мной.
—Может, — рычу я, — И не кричи, Никита. Чего ты кричишь, а? — и допиваю остатки вина.
— Да я вроде и не кричал, — миролюбиво пожимает плечами Никита.
— Моя дочь застукала меня с Кирой. Уходящей от меня Кирой, но это уже не важно.
Никита присвистывает. И спрашивает не то, что я подумал.
— А с чего это Кира решила уйти от тебя? С того, что ты мудила?
— Примерно так. Она как раз твердила, что нужно признаться Лизе. Что если она узнает сама, то не простит.
— Выходит, она была права, — Никита цедит минералку, я напиваюсь вином.
— Она права, — наконец признаю я неизбежное. — А я нахамил обеим, обидел и теперь не знаю, что делать. Просто не знаю. Я не привык просить, я привык командировать.
— Работа у нас такая, поневоле сволочами становимся, — отвечает Никита.
— Я всегда все решал за всех, но сейчас…
Даже первоклассное вино не заглушает боль в груди и не вытаскивает кинжалы из головы. Вспышки их лиц, обрывки речей продолжают полыхать перед моим мысленным взором. В считанные секунды я потерял их обеих. Две самые важные девушки в моей жизни ненавидят меня. И они, черт побери, имеют на это полное право.
Какого хрена я позволил Кире выйти за эту дверь? Я должен был пойти за ней. Но я не мог отказаться от обезумевшей Лизы. Сначала я должен был попытаться исправить то, что испортил, с дочерью.
Почему я не признался Лизе в главном? Не объяснил, что значит для меня Кира.
Я только пытался успокоить дочь. Жаль, что это оказалось пустой тратой времени. Она не хотела слышать ничего из того, что я ей сказал, потому что я говорил не то, что нужно.
Это я понял только сейчас. Я, как ублюдок, повернул все против нее. Обозлился и орал, какого хрена она вообще пришла домой, когда я сказал, что занят на все выходные? Поговорить ей надо было, видите ли, о чем-то важном. О чем, она так и не сказала. Значит, просто решила меня проверить.
Ее безвкусное оправдание только разозлило меня, и я выплеснул на нее свой гнев от разрыва с Кирой. Мы поссорились еще больше, она кричала, что ненавидит меня и не хочет видеть, и я ушел. Вернее, сбежал.
— Какого черта она вообще была дома? — выхожу я на очередной круг ада и понимаю, что твержу уже одно и то же. — Я сказал ей, что занят! Никита, что ты молчишь? Ты бесполезен. Она назвала меня гребаным хищником, чертовым извращенцем. Ты можешь поверить в это дерьмо?
Никита смеется.
— Это интересно.
— Это нихрена не интересно. Я не извращенец. Кира не ребенок. Черт возьми!
— Так насчет хищника ты согласен?
— Иди в жопу! Я больной ублюдок, да. Я бы обсасывал ее в своих мыслях со всех сторон, имел бы во всевозможных позах, но и пальцем бы не прикоснулся к ней, будь она несовершеннолетней.
— А ты бы хотел?
— Пошел ты на хрен, — рычу я. — У меня дурацкие вкусы, но детей я не трогаю. Кира, может быть, и молода, даже юна, но она женщина больше, чем половина из тех, что когда-либо лежали у меня в постели. Она желанная и дерзкая. Веселая и легкомысленная, умелая и бесстрашная…
— Так почему ты сидишь здесь со мной и дуешься? Почему бы тебе не поговорить с ней?
— Потому что я не знаю, что правильно, а что нет. Я не знаю, что ей сказать. Я боюсь все испортить еще больше. Я, черт, сказал ей какую-то ерунду напоследок. Я причинил ей боль, много боли. Пыжился, пытаясь корчить из себя крутого.
— Ты вроде и так Крутой, — Никита хмыкнул.
— Заткнись! Когда Лиза поймала нас, я ничего не сделал, чтобы защитить нас. Ее. Да Лиза чуть скальп с нее не сняла! И потом ничего не сделал, чтобы объяснить Лизе наши отношения с Кирой. Потом Лиза заперлась, а я уехал и напился. Блядь, я мудень. Это был мой шанс поступить с Кирой
