Тайная семья босса (СИ) - Лорен Лена

— Тогда пусть он больше не водит меня по больницам! — грозит она отцу пальчиком. — Я не хочу, я их боюсь!

Мои глаза на лоб лезут.

Я вновь оглядываюсь на отца. На мой немой вопрос тот негодующе качает головой и опускает взгляд в ноги.

— Вы были в больнице? — требовательно я спрашиваю у него, а в ответ не слышу ничего, кроме вздоха. Возвращаю взгляд на Алису, бегло осматриваю ее со всех сторон. — Что-то случилось? Ты поранилась? Где?

— Нет, ничего не ранила, но я долго ждала. Ждала и ждала. Я просила его отвезти меня к маме, но он не захотел. 

В коридоре тем временем появляется переполошенная Юля. Вид враждебный. Глаза бешеные оглядывают сначала меня, затем переключаются на отца. И если бы взглядом можно было убивать, мы бы в секунду слегли с отцом замертво.

Вне всяких сомнений она порвет меня на ошметки. Она готова всех на лоскуты порвать, кто посмел обидеть ее дочь. Я с ней солидарен.

— Алиса, девочка моя, иди ко мне, — расставляет она свои руки, чтобы впустить в них свое сокровище и укрыть от всех.

Я опускаю Алису на ступеньку.

— Беги к маме, а я сейчас проучу дедушку, подправлю ему противный хохотальник.

Девчушка бросается на Юлю и крепко цепляется за нее. Положив голову на ее плечо, Алиса сразу же перестает плакать.

Вот что значит мать. Только в руках матери ребенок может почувствовать себя в безопасности.

Утешив Алису парочкой ласковых слов, Юля вперяется в меня ненавистным взглядом. Заживо готова им спалить меня и отца. Ей есть что сказать. Однако она предпочитает оставить все слова при себе и вернуться с Алисой в спальню.

Расслышав хлопок двери, я убираю сжатые кулаки в карманы, дабы не наброситься с ними на отца. Целенаправленно спускаюсь к нему, подвергаясь неконтролируемому гневу.

— Что? Волосы? Больница? Какого черта? Что ты о себе возомнил? Это же маленький ребенок! — рявкаю я, едва ли не плюясь.

Состроив бесхитростное выражение лица, отец вынимает из внутреннего кармана пиджака листок, сложенный вдвое, и сует его мне в нос.

— Что это? — кошусь на бумажку, не решаясь взять ее.

— Этот документ гласит о том, что совсем скоро ты откроешься для меня с другой стороны, — ехидно он проговаривает, облокачиваясь на стену.

Я вырываю из его рук бумажку, мельком пробегаюсь по тексту. В порыве гнева сминаю ее и пуляю комок прямо ему в рожу, а тот даже не попытался увернуться.

— Ты себе не изменяешь, отец! — фыркаю я. — Я как последний идиот доверил тебе ребёнка, а ты вместо того, чтобы порадоваться тому, что у нас, в конце концов, могут наладиться отношения, пользуешься моей снисходительностью и устраиваешь Алисе проверку? Зачем, спрашивается?

— Для себя я должен был удостовериться, что она твоя дочь. И что-то мне подсказывает, результаты теста меня удивят, несмотря на все нестыковки.

Ну конечно. Он раскусил меня. Раскусил еще вчера и ждал подходящего момента, чтобы выставить меня на посмешище сегодня.

Нагнувшись, я поднимаю с пола документ, разворачиваю его и вновь пробегаюсь по тексту. Тут сказано, что результаты теста на отцовство будут готовы через два дня.

Целых два дня отец будет докучать мне. Я не выдержу столько. Это выше моих сил.

Я решительно настроен поставить точку во всем этом каламбуре. Теперь уже окончательно.

И все равно, что отец подумает обо мне. Наши отношения уже никогда не наладятся. Мы не сможем поладить даже с появлением настоящей семьи.

Видит бог, я попытался найти с ним общий язык, но ничего из этого не вышло. Всякий раз я буду наступать на одни и те же грабли.

— Что ж, ты хотел правду, ты ее получишь! Ты прав, я солгал тебе!

На втором этаже кто-то неестественно покашливает, спину прожигает чей-то взгляд. Задираю голову наверх и вижу там Юлю, грудью навалившуюся на перила.

— Влад, не нужно, — мотает она головой, обеспокоенно поглядывая то на меня, то на отца.

— Нужно, поверь, — твердо отвечаю, уперто стоя на своем. Отец выжидательно смотрит на меня, сложив руки на груди. — Ну так вот, отец. Алису я знаю всего два дня. Она не имеет ко мне никакого отношения, а Юля работает в моем салоне порядка четырех лет. Между нами ничего нет.  Я попросил их притвориться моей семьей, потому что мой папаша чертов эгоист, который привык слышать только себя! — морщусь я от правды.

— Какой же ты все-таки болван, — с обидой в голосе произносит Юля.

Отец кивает, молча соглашаясь с ней. Это еще больше злит. Еще больше выводит меня из себя, ведь они оба правы, но вопреки всему я с маниакальным упорством продолжаю закапывать себя:

 — Ты хорошо меня знаешь, но ты не учел самого главного! Каким бы ты дерьмовым человеком ни был, ты бы был первым, кому я сообщил о том, что у меня родилась дочь! Но я не сообщал! А значит все, что ты видел, было лишь жалкой пародией на то, могло быть у меня. Соответственно, это было жалкой пародией на то, что могло быть и у тебя! Но достаточно! Посмотрели и хватит! Мы оба этого недостойны! — ору я до хрипоты, на выход указываю. — А теперь убирайся из моего дома! Смотреть тут больше не на что!

Ни один мускул на лице отца не шевельнулся во время моего гневного монолога. Более того, я не вижу, чтобы он злился или испытывал отвращение по отношению ко мне.

Он же вечно чем-то недоволен! Тогда почему сейчас я наблюдаю одно показное равнодушие, от которого хочется рвать и метать.

— Америку ты мне не открыл, знаешь ли. Я и без того догадался, что ваши отношения были искусственно созданы. На своем веку я многое повидал, но, чтобы жена всякий раз вздрагивала от прикосновений мужа и считала мух после безвинного поцелуя — такое редко где встретишь, — издает он смешок, от которого тошно, и через паузу добавляет: — Я уловил между вами искру, но это не та искра, которая могла бы поддерживать тепло вашего семейного очага. Ей еще нужно разгореться.

Тело леденеет, в глазах темнеет, пульс громыхает в ушах. Внезапно горечь начинает подкатывать к горлу.  Я поверхностно дышу, пытаясь подавить накатившую тошноту. Сам себе я становлюсь противен.

— Уходи, я сказал, — цежу по слогам, проглатываю гигантский ком, вставший поперек горла.

Отец корпусом наваливается на стену, ладонью накрывает отяжелевшие веки, лоб ею взмокший потирает. В какой-то момент мне кажется, что он вновь намеревается выкинуть фокус с сердечным приступом. Однако он выпрямляется, убирает от своего лица руку и находит меня своим мутным взглядом.

— Влад, послушай, ты сейчас рубишь сгоряча, — спокойно он произносит под звук скрежетания моих зубов, но мелкая дрожь в пальцах выдает отца с головой.

Глухо рыкнув, я устремляюсь к входной двери. Распахиваю ее настежь.

— Увы, по-другому у меня не получается, — отвечаю через губу, взмахом головы указываю на улицу.

Отец неспешным шагом доходит до порога, но не пересекает его. Останавливается напротив меня и смотрит куда-то вдаль. Задумчиво, словно мыслями находится не здесь.

Взгляд в сторону отвожу. Не хочу смотреть на него.

Паршиво.

Что бы он ни сделал, я всегда чувствую себя паршиво. Каждую гребаную минуту я ощущаю за собой вину. То перед Юлей, затем перед Бобби, теперь вот перед отцом.

Я непутевый.

— Говоришь, между тобой и Юлей ничего нет?

— Ты плохо расслышал с первого раза?

Он чему-то кивает, скривившись в лице. Убирает ладони в карманы брюк и перекатывается с пяток на носки. Снова задумывается, растягивая губы в недоверчивой усмешке, и протяжно хмыкает.

Ну что еще?

— А вот мне так не кажется, — говорит он, широко улыбаясь, на что я прыскаю со смеху. — Порой одно вовремя сказанное слово определяет дальнейшую судьбу людей. А тебе, я уверен, есть что сказать Юле. Так же как и ей есть, что сказать тебе. Однако вы оба заняли одну и ту же позицию, которая кажется вам правильной, но вы не понимаете, что правильно — это когда нечего скрывать друг от друга. Вы оба эгоисты! Кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени.

— Ну точно! — закатываю глаза в раздражении. — Меня вздумал учить человек, который всю свою жизнь лгал и скрывал от матери вторую семью.