Грешные игры. Освобождение - Каролина Дэй
– Что произошло между вами? – кричу через коридор. Гарри внезапно останавливается, разворачивается и идет ко мне. Брови чуть нахмурены, взгляд какой-то тусклый. Смотрит на меня так, будто натворил какую-то глупость.
– Я сильно накосячил. Она этого не заслужила.
Предсказуемо. Не удивительно, что по выражению лица я догадалась о его поступке. И почему-то я ожидала подробного рассказа со всеми пристрастиями, но Гарри молчал. Смотрел то на меня, то на соседнюю стену, то на пол, то на свои кроссовки. И так по кругу. Но не говорил ничего. Минуту, вторую, третью. Мы так и стояли друг напротив друга, пока он о чем-то думал, а я ждала новых подробностей. Странно, что они вместе молчат. Очень странно.
– Тогда исправляйся.
Это единственное, что пришло мне в голову. Единственно правильные слова, которые могу высказать при таких обстоятельствах. Напряженных и таинственных. Будем надеяться, что они перестанут бегать друг от друга и наконец-то помирятся.
Хотя лучше бы я соврала, если бы знала, чем все обернется…
Холодный ветер, душная кабина метро, снова холодный ветер, готовый снести с улиц все живое и неживое, пока стены больницы не приняли меня в свои объятья. В коридорах тихо, безлюдно. Даже подступающие шаги медсестры не сразу слышны.
Это не та современная больница, где лежал Джек. Здесь все иначе. Более старинно, что ли. Ощущение, что я по коридорам Хогвартса шагаю. Вчера я как-то не обратила на все это внимание, когда мы перевезли маму в палату. И сейчас бы не обратила, если бы медсестра не попросила подождать меня в коридоре, пока маме снимали капельницу.
Но это время быстро закончилось…
Я зашла через несколько минут после того, как вышла медсестра. Из VIP-палаты. Тайлер похлопотал, чтобы ее положили в нормальное место. Черт! Зачем я вспоминаю о нем. События из прошлого накрывают меня волной благодарности и легкой эйфории. Однако она не задерживается внутри меня, потому что сразу же за ней меня бьет в грудь сожаление и чувство вины перед другим парнем.
– Мам? – открываю дверь, не дождавшись согласия.
На этот раз из ее тела не торчали разные провода. Она спокойно лежала в больничном халате и смотрела в окно. До одного момента. Пока я не появилась в поле зрения.
Болотные глаза, которые еще вчера казались совсем тусклыми и безжизненными обрели легкий отблеск радости, а губы, которые практически всю жизнь выражали лишь одну единственную эмоцию, слегка приподнялись. Точнее уголки. Ненадолго. Затем опустились. Если бы под рукой был фотоаппарат вместо моего телефона, у которого камера совсем плоха, я бы запечатлела это выражение лица. Чтобы вспоминать его каждый раз, когда на душе совсем плохо.
Как сейчас.
– И тебе доброе утро, – отвечает уставшим и одновременно напряженным голосом. – Не подскажешь, что я делаю в Лондоне?
Вот и вернулась строгая мама, которая вечно следит за тем, чтобы единственная дочь не нарушала распорядок дня и не получила ни единой несоответствующей ее требованиям оценки.
– Тебя привезли на операцию по замене аортального клапана.
– Но почему меня привезли сюда, а не в Москву? Откуда у меня появился Шенген? И разве ты не должна быть…
– Не должна. Пары начнутся через два часа.
Визу, кстати, оформили быстро. Не знаю, каким волшебным образом у мамы она появилась, этот вопрос остается неразгаданным до сих пор. Но самое главное, что она здесь и находится в надежных руках лучших врачей. А сейчас это важнее, чем какие-то мелочи.
Мама на время успокоилась, даже расслабилась на своей кровати, поглядывая в окно. Больше вопросов не задавала. Но долго это не продлилось.
– Ты какая-то бледная, – замечает, стараясь внимательно меня разглядеть. Но то ли слабость, то ли что-то другое мешает это сделать. – Подойди поближе.
И я подхожу. Шаг за шагом преодолеваю расстояние между нами и сажусь на край кушетки. Теперь у нее есть возможность рассмотреть мое лицо как можно тщательнее. И с одной стороны такая просьба мамы после многомесячного раздора радовала, а с другой – пугала. Почему?
– Ты плакала.
Именно поэтому. Потому что она с легкостью заметит изменения во мне. Как внешние, так и внутренние. Точнее сначала проанализирует внешность, а потом будет бить аргументами в лицо, причем совершенно правдивыми. И опровергнуть их получится с большим трудом.
– Не переживай, все хорошо.
Успокаиваю скорее себя, чем ее, потому что знаю, что ни черта не все в порядке. Все очень плохо. В душе плохо. Возможно, я действительно выгляжу неважно, но маме знать об этом не обязательно. Особенно перед операцией, когда каждая минута на исходе.
– Не обманывай, я не слепая. Поэтому я тебя просила не связываться с мальчиками раньше времени.
Вряд ли бы я тебя послушалась, вряд ли бы замкнулась в себе, почувствовав невероятное притяжение, которое когда-то возникло у нас с Джеком. Вряд ли бы отступила, когда Тайлер резко притянул меня к себе и жадно сминал мои губы. Перед тем, когда моя жизнь снова разделилась на до и после.
Когда я умерла и возродилась, словно феникс…
Интересно, как мама догадалась, что дело именно в мужчине? Вот откуда в ней это око правды? Врожденно? По наследству передается? Я бы тоже хотела иметь такое. Как и защиту от него. Потому что мне не особо хочется, чтобы другие лезли в душу. Особенно сейчас, когда она расколота и уязвима.
– Почему ты думаешь, что из-за него? – спрашиваю осторожно, глядя уже в более спокойные глаза матери.
– Мужчины – главная проблема всех женщин, а любовь к ним убивает женскую натуру и личность.
Она замолчала и посмотрела в окно. Тоскливо так, словно вспоминала моменты, подтверждающие ее слова.
Вообще эта тишина кажется мне странной, да и сами слова тоже. Раньше мы никогда не разговаривали с мамой о парнях, о свиданиях, романтике и прочем. Мама просто не разрешала ни с кем гулять по одной единственной причине. И я следовала ей, пока не вырвалась из строгого надзора.
