Ненавижу блондинов (СИ) - Титова Светлана

— Да, я хотела сказать, что сожалею. Всегда жалела. Я была не права, когда оттолкнула тебя и ушла. Не знаю, что на меня нашло тогда. Я себя не понимала. Запуталась в своих чувствах. Но сейчас, понимаю, что мне не хватает именно тебя, — я приблизила губы к его щеке, почти касаясь. Максим стоял, не шелохнувшись, точно изваяние. — Макс, ни ребенок, ни удобный муж не заменят чувств. Настоящих чувств, таких, какие были между нами. Любовь, как у тебя ко мне. Как теперь у меня к тебе… — и горячо добавила: - Мы должны быть вместе. Любовь важнее всего…

— Любовь важнее всего — лучше не скажешь, — согласился Макс. — Я тоже выбираю любовь. Всегда выбирал и всегда буду. Без нее все теряет смысл. Особенно отношения.

Я подняла на него взгляд, чувствуя, что слезы в глазах готовы вот-вот пролиться. Он признался. Он любит меня, я не сомневалась, что любит и любил все это время.

— Макс, — прошептала, потянувшись к его губам: — Я люблю тебя…

Губы встретили пустоту, встречного касания так и не произошло. Я открыла глаза, с удивлением глядя на него, не понимая, чего он медлит. Черт с ним с заказом и рестораном. Рядом хорошая гостиница, и нас ждет такая ночь, которой до того не было ни у меня, ни у него. Жизнь одна.

— Маша, я тоже люблю… — он сделал паузу, обжигая меня льдом зеленых глаз, — свою жену. Только ее одну во всем мире. Мне больше никто не нужен.

— Что! Ерунда какая-то, — я отстранилась, и он немедленно отпустил меня: — Ты любил меня. Снова полюбить также не возможно.

— Также невозможно, — он невесело усмехнулся. — Ту больную одержимость тобой и вспоминать не хочется, — он сделал два шага к выходу и обернулся: — Я желаю тебе… влюбиться по-настоящему… в собственного мужа.

Дверь мягко закрылась, а я, скошенной травой, рухнула на стул.

Он уходил… уходил к той… рыжей… Не отдам! Мой! Любой ценой будешь моим… ничего не пожалею, только бы вместе… Боженька, любую цену только снова с ним…

Молю! Молю!

Я рванула следом, выпутывая длинный ремешок сумки, закрутившийся на спинке стула. Из нее слышался приглушенный звонок телефона. Мелодия стояла на маму. У нее сейчас Ляля, может, с ней что-то.

— Что, мам? — раздраженно поинтересовалась я, заметив три пропущенных.

— Игнат, — выдохнула она, справляясь с волнением.

— Что там он? — Резко рванула дверь, всматриваясь в фигуры в коридоре.

Снуют официантки с подносами. Высокой фигуры Макса не видно.

— Он чинил дома проводку и артерию пробил. Дома реанимация. Мы с отцом едем. Кровь нужна, — мама говорила сбивчиво, глотая слова — У него редкая такая…

— У меня такая же, — прошептала я, еще до конца не осознав новость.

В динамике фоном шумела забитая автомобилями магистраль. Рычали моторы, возмущенно пищали клаксоны. Я молча слушала, представляя, как сейчас умирает мой хороший и добрый муж. Я сама назначила цену за любовь, и жизнь, похоже, приняла ставку…

Окончание «Не кляни постылого — приберет Бог милого»

От слез почти не видела дорогу, летела вперед, шепча молитву. Сердце от страха сжималось. Телефон настойчиво повторил вызов. Я схватила, надеясь на хорошие новости. Вначале не поняла, кто говорит. Голос Максима показался далеким и чужим.

— Маша, ты в порядке? — Механически отметила заботу и тревогу в голосе, такие привычные когда-то и ненужные сейчас. — Я ушел, бросил тебя в таком состоянии. У тебя были такие глаза. Сейчас места себе не нахожу. Переживаю за тебя.

— Все хорошо, Макс. Я за рулем, я перезвоню, — выдавила из себя и тут же отключилась, зная, что перезванивать не буду.

Зачем-то набрала Игната, надеясь, что все неправда, и он ответит, как ни в чем не бывало. Номер мужа молчал.

Получила, что я хотела. Макс снова стал прежним Максом со мной… Почти прежним… Он переживает, потому перезвонил. Я могу получить его обратно. Он снова будет любить меня и заботиться. Старая любовь крепче новых двух… Все получу… все о чем мечтаю… ценой жизни Игната и счастья маленькой Ляли.

Я представила, что не Игнат, а Макс обнимает Лялю, играет с моей дочкой. Макс, а не Игнат каждый вечер приходит ко мне, приносит любимые пирожные и пиццу. Макс, а не Игнат любит меня. И ничего: ни радости, ни удовлетворения, точно киноленту о чужой жизни прокрутили. А Игнат… он никогда больше не переступит порог нашего дома, не улыбнется, не поцелует, не подхватит дочь на руки. Никогда его удивительные глаза не посмотрят на меня с обожанием, не назовут «Машуней» так, как умеет только он. Я же буду знать, помнить каждую секунду, что это из-за меня.

Сердце сжалось от тоски, и я завыла в голос, сознавая, что натворила, понимая, что потеряла главное.

От мчащейся машины шарахались авто и громко сигналили вслед сумасшедшему лихачу. Я словно одержимая рвалась вперед, надеясь успеть, понимая, что не успею. Кляла себя, что слишком далеко улетела от родного гнезда. Слишком, слишком много хорошего получила от жизни. Жизнь вознаградила с лихвой за нелюбовь отца любовью двух лучших мужчин. А я не ценила ни того, ни другого. Брала, всегда только брала.

Жизнь и дочь мне подарила, и отца вернула любящего и заботливого. Но мне все было мало. Все чего-то не хватало… А счастье было под носом. Что имеем — не храним…

У дома было пусто и темно. Ворота открыты. Машинально отметила, что фонари забыли включить. Это всегда делал Игнат. Ни машин скорых, ни реанимаций. Неужели я опоздала, и его увезли в больницу… в морг?

Огромная машина родителей припаркована на дорожке у гаража. Взвизгнули тормоза, я едва не зацепила отцовский внедорожник, резко остановившись у самых ворот. Входная дверь распахнута настежь. Внутри ни огонька, даже на кухне. Испуганная, с сердцем бьющемся где-то в горле, влетела в дом. Темнота и тишина напугали до колик. Из гостиной шел слабый свет, точно кто-то разжег камин. Ноги подгибались от страха и безысходности. Я побрела в ту сторону. Схватилась за косяк и заглянула в комнату. Секунду мозг пытался осмыслить картинку. Я закрыла глаза и открыла, боясь, что видение развеется. Но картинка осталась. Не выдержав напряжения, я начала оседать прямо на пол, цепляясь за мореное дерево и боясь отвести взгляд.

В камине весело трещали смоляные сухие поленья. В кресле спала старшая дочь, выронив телефон из рук. На пушистой шкуре медведя, напротив решетки рыжий Лакки жмурился на огонь. На нем, зажав плюшевые собачьи уши в кулачке, спала Ляля. Рядом живой и здоровый Игнат читал с планшета книгу. Он повернулся, услышав шорох.

— Машуня, ты уже вернулась? — заметив мое состояние, он отбросил планшет и едва успел подхватить меня на руки. — Что с тобой? Ты чего такая?

— У тебя все хорошо? Мама позвонила, сказала, ты кровью истек, — произнесла с трудом, захлебываясь слезами, цепляясь за его шею.

— Да ерунда, Машуня. Царапина. Я ж не убиваемый, — он как маленькую укачивал меня на руках, целуя в волосы: — Ты испугалась, маленькая моя? Ох, тещинька, навела суеты. А сама спать легла наверху. Не, плачь, Машунь. Все же хорошо. Я, как на грех, телефон отдал на прошивку.

Он отнес меня наверх, в самую дальнюю комнату и любил всю ночь. Точнее я его, именно любила… первый раз за всю жизнь. Не разрешала себя любить, не следовала за чужими желаниями, а именно отдавала всю себя тому, единственному, который жил в сердце. Точно единственному. Сейчас даже странным казалось, что хотела вернуть бывшего. Точно с ума сошла, а теперь опомнилась. Но чтобы понять, мне пришлось потерять. Пусть только в воображении, но этого хватило. Страницу с Максом я перевернула, к прошлому возврата нет.

Игнат уснул под утро. А я так и не смогла. Едва забрезжил в щели меж занавесок рассвет, спустилась в кухню. Мама уже хлопотала над блинчиками. Глянула на меня и нахмурилась. Губы поджались в ниточку. В этот момент она напомнила бабушку, когда та отчитывала меня за проказы.

Присела на высокий табурет, наблюдая за ее быстрыми движениями. Она ловко переворачивала лопаткой золотистые, кружевные блинчики.