Юлия Климова - Смейся, Принцесса!
Горячая ладонь легла на мою грудь, я закрыла глаза и… Вдруг запиликал домашний телефон: пять коротких трелей, а потом сработал автоответчик, и голос Елизаветы Акимовой нарушил тишину:
– Звоню на мобильник, но ты не отвечаешь. Неужели спишь? Я возвращаюсь с вечеринки, давай, просыпайся, мы могли бы встретиться сейчас, ау-у…
Месть не бывает сладка, я это теперь точно знала.
Клим дернулся, как от пули, и прохрипел «нет», его лицо стало страшным, на лбу образовалась глубокая морщина, губы превратились в тонкую линию. Он повернул голову и посмотрел на телефон, стоящий на журнальном столике, – телефон отчего-то не вспыхнул и не сгорел дотла, хотя такие взгляды обычно сжигают все на своем пути.
Я не была еще совсем раздета, но ощущение, словно я абсолютно голая, накрыло с головой. Тоже дернувшись, я сделала попытку выбраться из-под Клима, но он схватил меня за руку, заглянул в глаза и тихо произнес:
– Не уходи, просто не уходи.
Телефон вновь запиликал, мои губы задрожали. Клим сразу разжал пальцы и слез с меня. Проведя ладонью по лицу, он молча поднял с пола рубашку и футболку, положил и то и другое на кровать, а затем совершенно спокойно подошел к телефону и выдернул провод. Через секунду включился бы автоответчик, и я бы опять услышала голос Лизы…
Пока я одевалась, Клим стоял молча и смотрел на меня, морщина с его лба не исчезала.
– Я отвезу тебя домой.
В ответ я замотала головой.
– Я отвезу тебя домой, ты не поедешь ночью одна.
Я вновь замотала головой и резко встала. Ухо после бабушкиного удара запоздало заныло, и я ухватилась за эту боль, чтобы не думать о красивой и веселой возвращающейся с вечеринки Елизавете Акимовой.
– Все не так, как ты думаешь. Иди ко мне.
Клим подошел, попытался обнять, но я оттолкнула его руки.
– Хорошо, – он взглядом нашел сигареты на подоконнике, однако не двинулся с места. – Я вызову такси.
Я кивнула.
– Может, тебе лучше поехать к Нине? Как Эдита Павловна? Насколько все плохо?
Я молчала как партизан.
Клим вновь провел ладонью по лицу, а затем все же притянул меня к себе и запустил пальцы в мои волосы.
– Просто останься, я тебе все объясню. Услышь меня…
– Вызовите такси, пожалуйста, – тихо сказала я, – а больше ничего не нужно. И я поеду одна. Я хочу быть одна.
Клим отошел, взял телефон и вызвал такси – он отпускал меня без лишних слов и проволочек, так о чем же я сожалела, что стало ударом для меня? Почему этот удар случился? Почему я не в состоянии заставить себя посмотреть в глаза Климу? И почему так нестерпимо больно и стыдно, и сердце разрывается на куски?
Я пыталась понять саму себя, пока ждала машину, и не понимала… Я приехала отомстить, я знала о существовании Елизаветы Акимовой, у меня не было никакого права упрекать Шелаева за то, что в его жизни есть женщина… Он взрослый, я взрослая – все по-честному и на озвученных условиях. Мы никогда не испытывали друг к другу симпатии, не говоря уже о большем, отчего же так невыносимо тяжело и больно?!
Мы стояли около подъезда и ждали машину. Я – рядом со скамейкой, Клим немного левее, засунув руки в карманы брюк. Его лицо выражало спокойствие, но морщина на лбу так и не разгладилась.
Пожалуй, я была благодарна Климу за то, что он молчит, и я ненавидела его за то, что случилось… Наверное, если бы я подошла к нему и начала дубасить кулаками в грудь, мне стало бы легче. Да, точно, мне стало бы во много раз легче!
Вернувшись в дом Ланье, задержавшись перед злосчастной лестницей, я прислушалась к себе и с удивлением обнаружила, что страха нет – никакого и ни к кому. Его больше не осталось. Видимо, сегодняшний вечер и ночь оказались убийственными для меня. Пах, пах! – и пули летят в самое сердце. А я стою на краю, замученная ветрами, дождем, засухой, всеми мыслимыми и немыслимыми стихиями, стою и смотрю на развалины.
Я не могла остаться в этом доме. Больше не могла. Вот она, последняя капля, о которой говорил Бриль, – падение с лестницы и память, теперь навеки поселившаяся в голове. Не прогонишь, не перечеркнешь, не исправишь… Ухо болело, и я продолжала цепляться за эту боль, чтобы поменьше замечать другую, еще не созревшую, но уже обещающую непременный ад. «Главное, не задавать себе вопросов, – решила я, полагая, что именно в том спасение. – Не задавать ни сегодня, ни завтра. Никогда».
Меня уже не волновало, где я буду жить… Где-нибудь.
И как устроюсь на работу… Как-нибудь.
И то, что возврата не будет, тоже не волновало, я знала только одно – я больше не могу оставаться здесь. Именно эту фразу я непрерывно повторяла, пока поднималась на второй этаж, открывала дверь и перешагивала порог своей комнаты.
Собирая вещи, я заметила, что стала практичной – в дорожную сумку отправлялось только то, что было необходимо для жизни, плюс фотографии мамы и учебники с тетрадями. До малахита Тима я даже не дотронулась, ключи от квартиры Шелаева и кольцо сунула в карман быстро, чтобы они не задерживались в руках, не жгли их. Кто знает, может, портрет мамы через некоторое время и окажется у меня…
На журнальном столике я оставила записку:
«Прощайте, я никогда не была и не буду вашей собственностью. Да, я очень похожа на маму и горжусь этим. Анастасия».
Выйдя на улицу, я огляделась и пошла по направлению к парку. Рассвет я встретила на скамейке, рядом с засохшими клумбами, полуобнаженными деревьями, среди облетевшей листвы… Особых мыслей не было, и я тому радовалась, хотя и понимала, что это затишье перед черной бурей.
В семь утра я позвонила Симке и кратко рассказала о том, как меня встретила Эдита Павловна, как я спилотировала со второго этажа на первый и как память заполнила всю мою голову: «Поверь, она чуть не взорвалась». Я умолчала о Климе, о том, что чувствовала, когда он прикасался ко мне… Это пока должно было остаться тайной, с этим я еще должна была прожить определенное количество времени…
– Ты где? – взволнованно спросила Симка.
– В парке, – ответила я, рассматривая желтый сморщенный лист. – Сижу на скамейке.
– Так… Стой, где стоишь! То есть сиди, где сидишь! Я перезвоню через пять минут.
Я прекрасно понимала, что через несколько часов меня начнет разыскивать Эдита Павловна, и мне предстояло решить: ответить на телефонный звонок и попрощаться навсегда или не брать трубку. То меня тянуло в одну сторону, то в другую.
Минут через десять позвонила Симка.
– Все, – сказала она бодро. – Я нашла, где ты будешь жить.
– И где? – изумленно спросила я, даже не надеясь на то, что такая серьезная проблема может решиться столь скоро.
– У моей прабабушки! – объявила Симка. – Она согласна предоставить комнату, если ты будешь гулять с двумя пуделями. Ты же погуляешь с этими Артемонами?
