Барбара Хоуэлл - Простая формальность
Он почувствовал себя героем, великаном, самим собой.
Мальчик, бледный от страха, вцепился в няньку и уткнулся лицом ей в плечо — ни дать ни взять какой-то паразит, присосавшийся к худой желтой собаке. Она отцепила от себя его руки и опустила ребенка на тротуар. Он начал кричать. Широко расставив ноги, она размахнулась и сильно, очень сильно, ударила мальчика по лицу. Дважды.
Клэй повернулся и быстро пошел из сада. Пошел по Саттон-Плейс, глухой улице, где шансов поймать такси почти не было. Да он и не хотел ехать в такси. Ему нужно было не спеша разобраться в том решении, которое он успел принять, пока спасал ребенка и убегал от няньки.
Во-первых, не спать с Синтией. Ни под каким предлогом. Пусть потерзается. Во-вторых, отобрать у нее кредитные карточки и закрыть ее счета в магазинах Блумингдейла и Закса. В-третьих, уволить этого педика-декоратора, пока он не накупил еще какой-нибудь мебели. Потом как-то заставить ее показаться специалисту (не Уоллаку) и установить, кто она такая на самом деле — подлая баба или просто психопатка и неврастеничка и ее надо лечить.
У него все-таки теплилась слабая надежда, что еще можно сделать жизнь приемлемой. Очень слабая надежда.
Перед домом с внушительным гранитным фасадом остановилось такси, из которого выходила женщина. Одну ногу она уже поставила на тротуар. Шофер переглянулся с Клэем и обреченно кивнул в сторону женщины, которая безостановочно что-то говорила, роясь в кошельке и одновременно пытаясь собрать свои коробки и пакеты. С каждым движением она действовала все более неуклюже, у нее ничего не получалось. Наконец из дома вышел швейцар и освободил такси от нее и от ее пакетов.
Водитель подмигнул Клэю и открыл перед ним дверцу. У Клэя потеплело на душе от приятного чувства мужской солидарности.
— Бабы! — сказал шофер, снисходительно хмыкнув. — Вам куда?
Клэй улыбнулся, назвал свой адрес и с удовольствием откинулся на спинку потертого сиденья. Машина рванула с места, проскочила по зеленому перекресток Пятьдесят шестой, но на Пятьдесят пятой им не повезло. Машина резко затормозила, Клэй ухватился за ременную петлю сбоку и едва не стукнулся лбом о пуленепробиваемую перегородку, отделявшую его от водителя. Дохмыкались!
Пускать или не пускать ее в Калифорнию? Он представил себе, как она останется дол, без художника-оформителя и без счета в банке. Пр, ставил ее злость. Ее дочек, которых силком не вытолкашь ни в какие музеи. Их чудовищную музыку. Бет, которая танцует в своем трико, лезет в холодильник, открывает все банки подряд и никогда их не закрывает и сводит с ума своими лживыми зелеными глазами.
Конечно, на две недели можно куда-нибудь переехать. Можно пожить у Сэнди в ее тесной, заставленной цветами квартирке. Пустит она его? На одну-две ночи, не больше. Снять номер в гостинице? Гостиниц он терпеть не мог. Нет, лучше уж позволить Синтии уехать. Кредитную карточку «Американ-экспресс» надо у нее отобрать, и пускай себе летят всем скопом. Потом, когда она вернется, он установит свои правила.
А он будет наслаждаться двумя прекрасными неделями полной свободы и на время забудет о ней. Квартира была отделана великолепно, такого красивого дома он ни у кого не видел. Мэрион позеленела бы от зависти. Вообще-то надо бы устроить вечеринку, пока Синтии не будет. Назвать побольше гостей, нанять официантов, чтобы разносили еду и напитки. Музыка, шум, суета в каждой комнате, свежие цветы в ее любимых китайских вазах.
Но как это сделать? Кого позвать? Друзей у него не было.
Глава пятнадцатая
Синтия поразилась, что Клэй отпустил ее в Калифорнию. Не иначе Нэнси Крэмер пообещала ему устроить роскошную оргию. А может, он обдумал на досуге ее слова насчет того, что она ни за что на свете не уйдет от него первой, и решил воспользоваться хотя бы двухнедельной передышкой, раз уж ему суждено страдать всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае, на следующий день после их объяснения в розовой ванной он позвонил ей из конторы и сообщил, что передумал. Она может ехать в Палм-Спрингс, может, если захочет, жить в номере-люкс. Он без нее обойдется.
Она сказала «большое спасибо», он в ответ — «не стоит». Говорил он холодно и отчужденно — никакого примирения в голосе, не как тогда, после рождественского инцидента.
Когда она укладывала вещи, чтобы ехать в аэропорт, он вдруг объявил ей, что закрыл ее кредитную карточку «Американ-экспресс» и некоторые банковские счета. Его поза и лицо выражали характерную смесь упрямства и наивности, которая была ей теперь, увы, так хорошо известна.
Она ответила: ладно, поговорим об этом после. Она видела, что такая реакция его разочаровала, но спорить ей было просто некогда — она торопилась в аэропорт. К тому же, если в его намерения входило нанести ей сокрушительный удар, то он просчитался. Она уже получила кредит в антикварных магазинах и художественных салонах на Мэдисон-авеню и на Третьей авеню. Этого хватит, чтобы купить там несколько летних платьев, лампы, китайские вазы и другие предметы, которые она наметила приобрести для украшения интерьера.
Отель в Палм-Спрингсе был помпезный и очень скучный, но в такой роскошной и дорогой гостинице они еще никогда не жили и поэтому смотрели на все с интересом. Синтия часами сидела у бассейна и играла в скраббл. Ей было скучно, но скучно по-особому — от избытка комфорта и от безделья. Наверное, похожее состояние испытывает наложница в гареме, почему-то подумалось ей. По крайней мере в одном сходство было несомненное — есть она или нет, от этого ничего не изменится.
За едой она переругивалась с девочками, а ее мать поддерживала попеременно каждую из сторон: если сегодня внучек, то на другой день — дочь. Никто из них не расстраивался всерьез. Они слишком вкусно и часто ели. Никакого душевного покоя у Синтии, конечно, не было, но какое-то дремотное мягкое оцепенение сковало ее сознание.
Ее сестра Памела приехала из Лос-Анджелеса на машине и провела день вместе с ними. За ланчем, сидя под зонтом возле бассейна, они с миссис Мур посмеялись над своими недавними тревогами о будущем Синтии и поахали, что, мол верно замечено — никогда нельзя знать наперед, как жизнь повернется, и все в таком же духе, пока Синтия с девочками не скинули Памелу в бассейн.
Через две недели они вернулись в Нью-Йорк — загорелые, пышущие здоровьем, светловолосые. При взгляде на бледное, постаревшее лицо Клэя, когда он открыл дверь и поздоровался (но не расцеловался) с ними, Синтия, поддавшись первому порыву, уже хотела просить прощения, что-то объяснять, оправдываться за то, что они оставили его одного, но он прервал ее на полуслове и сообщил, что муж Мэрион находится в тяжелом состоянии, без сознания. По-видимому, что-то с мозгом, а не сердце, как все сначала думали.
Она пожалела Мэрион. Клэй всегда утверждал, что Мэрион вышла за Хэнка ради денег, но Синтия понимала, что Клэй неспроста так упорно на этом настаивает. Мэрион любила Хэнка.
Клэй оплатил мальчикам билеты до Бока-Ратона, чтобы они не беспокоили Мэрион из-за денег и побыли рядом с ней, пока она дежурит в больнице. Синтия поехала с Клэем, когда он повез их в аэропорт.
— Не забудьте купить цветы и отнести в больницу, — обеспокоенно сказал Клей. — И передайте матери, что если ей что-нибудь нужно, пусть позвонит, я сделаю.
Оторвав глаза от шоссе, он посмотрел на своих отпрысков — убедиться, что они его слушают.
Они сидели молча, с замкнутыми, сосредоточенными лицами. В тишине Синтия слышала дыхание Лэнса.
— Чуть не забыл. Эту записку приложите к цветам. — Он вытащил большой конверт и передал его Джеральду.
— Что там написано? — поинтересовалась Синтия.
— Ничего особенного, все, что полагается в таких случаях, — пробормотал Клэй.
Она перевела взгляд на Джеральда. Его бледные губы были запечатаны крепче, чем конверт. Доверить ему послание — все равно что в землю закопать.
Клэй грустно смотрел вперед на дорогу, держа руль обеими руками. Щеки у него обвисли. Она знала, что он чувствует себя обделенным и охотно поехал бы с мальчиками, чтобы поддержать Мэрион в трудную минуту. Хэнк был его соперником и превосходил его по всем статьям, но это не мешало Клэю восхищаться им. Об этом никогда не говорилось, но Синтия и так знала.
Он пять раз звонил Мэрион из дома, но неизменно попадал на «этого проклятого японца», который отвечал, что Мэрион не хочет ни с кем говорить.
Не думая о том, что делает, Синтия положила руку ему на бедро. Может, она хотела утешить его. Может быть, теперь, когда девочки опять уехали в школу и она осталась одна, он был ей нужен. Кто знает, почему внезапная симпатия или потребность в ответном чувстве вдруг пробуждается и завладевает нами? Но ему ничего этого не было нужно. Он так резко отдернул ногу, что чуть не потерял управление машиной. Мальчики, конечно, заметили.
