Юлия Туманова - Богинями мы были и остались
А я, полюбив, разом потеряла самоконтроль. Разумно мыслить не получалось, разговаривать тоже разучилась — одни нелепые вопросы да восклицания типа: «вау! ОХ! ну! ваще!» Полный бздец, как выразился недавно Владуня.
— Горюш, ты спишь? — спросила я, только чтобы прервать поток своего бреда.
— Да, — соврал любимый.
Я обняла его широкую спину, уткнувшись лицом в острые мальчишеские лопатки. Зашептала что-то, какую-то ерунду, любовную, глупую, бабскую чушь. Уже безразлично было, слушает или нет. Вдруг Горька повернулся. Обхватил мое лицо крепкими ладонями и сонно поцеловал в висок. И я подумала, нет, мне показалось, точнее сказать, все стало вдруг на свои места — моя ревность, мои подозрения, мысли о том, когда же наконец он предложит мне пожениться, все это растворилось в нежном касании его губ. Мир не перевернулся, ночь за окном оставалась такой же темной и промозглой, земля — круглой, море — соленым, луна — одинокой. Но будущее уже не пугало меня. Я просто перестала задумываться о завтрашнем дне, Егор всегда учил меня этому, и мне вдруг стало понятно, что он имел в виду. Не знаю, сумею ли я пронести это через всю жизнь или по дороге споткнусь и расплескаю, растеряю все свое знание, но сейчас оно уже мне помогло. По крайней мере, я заснула счастливым человеком.
А утром в который раз убедилась, как наивны люди в своей вере в добро, справедливость и чистую любовь.
Я проснулась раньше Горьки, напевая, приняла душ и поскакала на кухню. У меня было превосходное настроение, несмотря на то что большая стрелка часов едва подползла к шести. Даже яичница у меня не подгорела, а это уже предвещало хороший день.
Когда я вернулась в комнату, чтобы разбудить Егора, запищал его пейджер. Мне пришлось посильнее пнуть любимого, но тот никак не отреагировал. Тем временем противная пищалка все не умолкала.
— Милый, — позвала я в сотый раз, — тут твои друзья уже достали!
И стала вслух читать сообщение:
— Ты слушаешь? Значит, так. «Пусик! Я уже встала! С добрым утром!»
Егор?!
Я посмотрела на безмятежно спящего Горьку и снова перевела взгляд на сообщение. Может, ошиблись пейджером? Интересно, такое бывает? Ну придумали же, «пусик»! Кто такой этот «пусик»?! Я аккуратно положила пищалку на прикроватный столик, вышла в кухню и закурила, хотя обещала никогда больше этого не делать. Плевать на обещания, невозможно быть честной даже с самим собой! Пусик!!! Я! Уже! Встала! Кто бы это мог быть? Голову даю на отсечение, что это сообщение пришло не из Парижа, где выставлялись Горькины друзья. И это явно не Павел Геннадьевич из Горькиного журнала. И даже не алкоголик Санкин, помешанный на осирийцах, вряд ли у него хватило бы фантазии на такую шутку. А шутка ли это, подумалось мне. Я закурила вторую сигарету, в то время как в пепельнице еще тлела первая.
Из дома я ушла, так и не разбудив Горьку. Что делать, я не знала. Вернее, наоборот, знала — работать. Жить стало невозможно, значит, надо работать, только работать. Но было еще совсем рано, полвосьмого. И я поехала к Лике, вернее, к Леониду Григорьевичу, что, впрочем, было теперь одно и то же. Непонятно, что моя сестренка нашла в нем, но, похоже, это было всерьез и надолго. Как-то не верилось, что Лика не могла подождать еще немного и решилась сбежать от мамочки прямо в объятия лысого донжуана. Не иначе — любовь. От этой мысли я содрогнулась, но успокоилась быстро. Если я перестала верить в любовь, это не значит, что ее нет. Другим просто больше повезло, а я с детства была не очень удачлива.
Лика не задала мне ни одного вопроса, что в другое время, наверное, ошеломило бы меня до беспамятства. Но сейчас я ни на что не реагировала. Просто отключился в организме какой-то рычажок, и все.
— Девочки, — раздался в кухне игривый бас Леонида, — пошли завтракать, оладьи готовы.
Я не заставила себя упрашивать, мне было все равно — лопать оладьи, сидеть в кресле, лететь на Луну или гнить где-нибудь в сточной канаве. Во всяком случае, я была уверена, что разницы не почувствую.
— Ты ей сказала? — шепотом поинтересовался у своей юной возлюбленной Леонид.
— Тсс, не до этого сейчас. Видишь, у человека проблемы.
— Мы их враз решим, — Журавлев решительно рубанул крепкой ладонью воздух, — а ты скажи все-таки, а то получится, что таим.
— В БТИ когда пойдем? — спросила я, делая вид, что не слушала их перешептывания.
Невинный, казалось, вопрос привел обоих в смущение. Господи, я начинала понимать, в чем дело. Нет-нет, пожалуйста, только не это. Хотя какая разница?
— Значит, решили не продавать? — уточнила я у Леонида.
Он кивнул, счастливо улыбаясь.
Вот так, я шла к метро и слышала, как в моей голове кто-то разговаривает. Один голос что-то шептал о предательстве, второй завистливо вздыхал, третий призывал заняться делом. Итак, подсчитаем, посмотрим, так сказать, результаты сегодняшнего утра. Я потеряла любимого человека. Я потеряла клиента Леонида Григорьевича. Я потеряла сестру, потому что вряд ли Лика станет общаться со мной после того, что я высказала им обоим на кухне. Проклятая любовь! И вот уже Леонид никуда не уезжает, ничего не продает, а я, получается, два месяца просто так с ним возилась. Дырка от бублика. Не утро, а сплошные потери, и что-то подсказывало — они не последние.
Надо было позвонить Баландину.
Идея продать ему квартиру была, конечно, не так уж блестяща. Сначала я думала о том, чтобы самой вложить деньги, и попыталась посоветоваться с Горькой. Но тот еще не до конца оправился от идеи моего сумасшествия, и, хотя на фоне пресловутого халата на трех пуговицах, розысков племени осирийцев и знакомства с нападающим «Динамо» мое желание купить недвижимость выглядело вполне невинно, Егор проявил твердость.
Сначала он вообще словно ничего не понимал.
— Зачем нам вторая квартира? В твоей полно места…
— Во-первых, у меня однокомнатная, — напоминала я, — нам в любом случае придется расширяться. Дети пойдут, и все такое…
Горька реагировал исключительно на последнее слово:
— Что — такое?!
— Не пытайся скрыть за этим вопросом свое отношение к будущим наследникам!
— Ты сама поняла, что сказала? — радовался он. Я кивала, наглым образом обманывая любимого, и продолжала выдвигать аргументы в пользу своей идеи.
— Значит, во-вторых, мы покупаем эту квартиру вовсе не для расширения…
— Ясно. Все понятно. А главное — очень логично, — издевался Горька, — зачем нужно было говорить о расширении?
— Для массы. В общем, слушай, — я быстренько считала в уме прибыль (уже не по первому разу), — мы можем заработать на этом кучу денег. Начнем сами торговать недвижимостью. То есть я начну.
