Наталья Штурм - Школа строгого режима, или Любовь цвета юности
Пару ночей мы честно спали в разных комнатах, хотя полночи целовались на кухне. Потом я осмелела и перебралась спать в Женину кровать. Но он долго сидел за столом и писал мне шпоры, а когда устал и прилег рядом… тут же, как в кино, откуда ни возьмись появилась Женькина мама Регина Васильевна со шторами в руках.
– Хочу занавески у тебя повесить, сынок, давно собиралась. – Мама полезла на подоконник и начала вешать шторы. В три часа ночи.
Провести хоть одну ночь вместе у нас никак не получалось.
Мы решили переместиться в мою квартиру. Днем мама была на работе, поэтому «хата» была свободна. Почему фантазия загнала меня с Женей в ванную, я не знаю. Вполне вероятно, что сочные рассказы нашей «опытной невесты» Таньки сделали свое дело. И я решила, что лучше места для полноценного романтического свидания не найти.
Мы положили в ванну одеяло, выключили свет и настроились. Опыт в любовных делах отсутствовал у обоих. Теснота ванного корыта и отсутствие света добавляло трудности. Но мне казалось, что именно так и должно быть в «первый раз». Даже не пришло в голову использовать кровать и цивилизованно исполнить задуманное на ней. Пока бедный Женя мучился, пытаясь достойно решить поставленную задачу, в дверь позвонили. Мне пришлось быстро одеться и открыть дверь.
Приехал мой дедушка. Его можно было бы не бояться, если бы под старость он, трижды разведенный и живущий в четвертом счастливом браке солист Большого театра, не стал строгим моралистом. Всю свою творческую жизнь дедушка пользовался невероятным успехом у женщин. Это был мужчина благородной дворянской красоты, высокого роста, с прекрасной осанкой, который днем выхаживал по улице Горького для антуража с тростью, пафосно выбрасывая ее впереди себя. Ему смотрели вслед, им восхищались, даже если не узнавали. Видно было, что шагает Артист, – дед обладал восхитительным лирико-драматическим тенором, снимался в кино, исполняя роли царей и князей. Ничего, кроме голоса и женщин, его не волновало.
Поэтому я не сильно испугалась, впустив дедушку в квартиру, где в сортире меня ждал полуголый бойфренд. Я была уверена, что дед меня поймет.
Но дедушка обманул мои ожидания. Опытный донжуан по моему растерянному виду сразу догадался, что «рыльце в пуху», и ринулся обыскивать квартиру. Наши отнюдь не кремлевские палаты ему удалось обойти за одну минуту, и в туалете он нашел напуганного «любовника».
Дед, не церемонясь, выволок его оттуда за ухо и раздраженно выгнал.
Но мы с Женей не расстроились. Вернее, я не расстроилась. Возможно, унизительная выволочка как-то отразилась на психологическом здоровье друга, но я не особо вникала в настройку тонких струн его души.
Звонок Марку из телефонной будки разрешил нашу проблему. Мы напросились к нему в гости и, довольные, отправились в Дом на набережной.
Квартира у Марка была колоссальная. Я таких квартир раньше никогда не видела даже на картинках. В ней было пять комнат, зимний сад и большой рояль. Отчим Марка был очень известным писателем, совсем не антисоветчиком, а очень даже обласканным властью. В квартире часто собирались популярные творческие персоны, вся прихожая была увешана статусными лицами друзей семьи. По программе после просмотра галереи фотографий полагалось чаепитие. Помощница по хозяйству выдала нам к чаю пряники, тем самым обозначив «невеличие персон». Но мы с Женей были настолько подавлены окружающей роскошью, что даже глазом не моргнули и съели, что дали. Да еще и благодарили.
Мы шикарно провели вечер за разговорами и чтением Маркушиных стихов. Парень вызывал уважение, потому что не почивал на лаврах отчима, а реально хотел состояться как творческая личность сам. Его мысли были настолько своеобразны и экстравагантны, что порой я даже не могла разобраться – шутит он или нет?
– Когда я иду по городу, то всегда оглядываюсь на калек. Мне интересно на них смотреть, я вижу в них героев своих произведений, – поделился с нами Марк.
– А я стыдливо глаза отвожу… я же не могу им помочь, – вздохнула я. – Мне кажется, они испытывают неприязнь к здоровым людям. И мне тяжело, потому что им тяжело.
– У нас во дворе живет безногий ветеран, – вступил Женька. – Его жена вывозит на коляске гулять. Так у него всегда с собой кулек конфет и баранок для дворовой детворы. Они садятся рядом с ним на скамейки, а он травит военные байки и всегда выглядит веселым. Его вообще все любят, сигаретами и пивом угощают. Мне кажется, главное, чтобы общество к инвалиду по-человечески относилось, чтобы он не был одиноким и не чувствовал себя лишним.
– Женя, ты – человечище! – усмехнулся Марк. – А я вижу в них злых карликов. Я смотрю им в глаза и вижу, как их взгляд, полный злобы, натыкается на мой – и разбивается как о бетонную стену. Мне интересно проверять, насколько силен мой дух, может ли меня что-то вывести из равновесия и сломать? Я по натуре – лидер и скажу откровенно – у вас нормальная школа, но мне в ней тесно. Без борьбы нет движения вперед.
И он прочел Байрона, потом Мандельштама, а закончил стихотворением Мережковского: «Доброе, злое, ничтожное, славное…»
А в моей голове был ворох эмоций, все перепуталось, я не понимала того, что понимает Марк, не видела так, как видит он, стеснялась поддерживать собственную правоту цитатами из великих. Он другой. А для меня важнее были не его глубокие внутренние искания, а комфортно с ним общаться или нет.
– Главное, что я извлек из обучения в вашем классе, – это дружба с Шумской, – улыбнулся он, словно услышал мои мысли. – Никогда не думал, что девчонка может быть хорошим другом.
Я заулыбалась. Льстивая похвала так приятна для самолюбия…
А Женька вообще удивлялся, почему мне понравился он, а не Марк. Женя считал, что Марк очень красивый, умный и статусный. И ни одна девушка не пройдет мимо такого парня.
В тот день мы готовились к уроку литературы. Кроме основных уроков, Соломон добавил нам еще факультативные занятия. Многие учащиеся собирались поступать в МГУ на филфак и на журналистику, кто-то вообще метил сразу в Литературный институт. Дополнительные уроки по профильному предмету были необходимы. Даже на факультативах была стопроцентная посещаемость.
Соломон зашел в класс, и все поняли – что-то случилось.
– Сегодня кто-то подкинул мне в портфель записку. В ней четверостишие оскорбительного содержания. – Он надел очки и прочел:
Снаружи Левка коммунист,Внутри ж он гнусный сионист.Он ненавидит тихо нас,Ну что ж, придет расплаты час.
– У меня есть основания предполагать, что это сделал кто-то из вашего класса. Пока я не узнаю, кто это сделал, я не смогу проводить у вас уроки. Прошу прощения у тех, кого расстроил. Но по-другому быть не может.
