Юлия Лавряшина - Гринвичский меридиан
Вдруг подъезд наполнился шагами. Это Пол спускался, как русский солдат-победитель, с девочкой на руках. Губы его что-то нашептывали, наверное, на английском — слишком уж быстро он говорил. Алена крепко держалась за его шею, и мне подумалось, что ее нелегко будет отцепить. Пол посмотрел мне прямо в глаза, и я поняла, что ничего не надо спрашивать при девочке. Я протянула к ней руки, она перебралась ко мне, но не охотно, а с каким-то безразличием.
— Пойдем, поставим чайник, — весело сказала я ей. — У нас есть вкусные пряники. Такие большие, как шоколадки, а внутри — повидло. Ты ручки мыла?
Алена покачала головой. Я включила ей воду и выскочила к Полу.
— Что там?
— Он убил ее мать.
— Кто?
— Отец.
— Пол…
— Я не знаю, — он оглянулся на ванную.
— Она видела?
— Не знаю. Я взял девочку и ушел. Он сидит в кухне, держит пистолет. А она лежит на полу.
— Пол, вдруг она еще жива?!
Он опять предварительно обернулся и прошептал:
— Вся голова… Понимаешь?
Я уткнулась ему в грудь, но Пол строго сказал:
— Нельзя плакать. Девочка здесь. Надо улыбаться.
— Наверное, нужно вызвать милицию?
Он поморщился и высокомерно произнес:
— Я не буду. Это не мое дело.
— И не мое тоже… Кто-нибудь все равно это сделает. Знаешь, а у них ведь здесь нет родственников. Поэтому они меня и наняли.
Из ванной вдруг донеслось тихое поскуливание. Пол дернул головой, прислушался и удрученно сказал:
— Она видела.
Погладив меня по щеке, он пошел туда и снова взял девочку на руки. Наверное, ему было нелегко это делать, ведь он еще не оправился от побоев, но если б я попробовала ее отобрать, Пол обиделся бы. Он не утешал Алену и не уговаривал не плакать. Он просто ходил с нею по комнатам, едва заметно прихрамывая, и что-то тихо напевал. Какую-то несложную английскую песенку.
Когда я пришла пригласить их к завтраку, оказалось, что Алена уснула. Но Пол так и стоял с ней посреди комнаты, слегка покачивая. Лицо у него покраснело от напряжения, но улыбка была растроганной.
— Я думал… как будто это наша дочь, — сказал он мне и часто заморгал.
— Пол! Да разве я против детей?!
— О! Ты сама такая… девочка.
— По русским меркам у меня самый подходящий для этого возраст. Это у вас женщины рожают после тридцати.
— Карьера, — выразительно сказал Пол.
"Хочешь, я сделаю тебя "звездой" кино?" — вспомнились мне слова Режиссера.
— Положи ее, — быстро сказала я Полу, стараясь заглушить тот, непрошеный голос. — У тебя, наверное, уже руки отваливаются.
— Да, — не ломаясь, признался он и осторожно опустил девочку на наш диван. Повернувшись ко мне, он спросил: — Ты боялась?
— Еще бы! Я же не знала, что там происходит.
Невидимый Режиссер шепнул мне в ухо: "Надо смотреть в глаза своему страху. Он не пустил тебя туда, чтобы ты не научилась обходиться без него".
Я тряхнула головой:
— Пойдем завтракать, Пол.
— О чем ты… думала?
У меня едва не вырвалось: "Как ты догадался?!" Это было ужасно глупо, он ведь понятия не имел о Режиссере.
— Об Алене. Что теперь с ней будет?
У меня даже сердце сдавило: "Вот я впервые и солгала ему…" Пол как-то чересчур внимательно посмотрел на меня, и я почувствовала, что мое лицо начинает пылать.
— Тамара, — кажется, впервые за все это время он назвал меня по имени, — я что-то не знаю?
— Что ты хочешь знать, Пол?
Слезы так и рвались из меня, а ведь плакать-то было не о чем: я не изменяла ему. Я всего лишь не рассказала о Режиссере. Ради него же! Предугадывая, что ему будет неприятно.
— Ты… делала аборт?
— Да, — удивленно созналась я.
— У тебя… будут дети?
Я опять разволновалась:
— Никаких осложнений не было. Наверное… Конечно, будут, Пол!
Он с облегчением улыбнулся:
— Хорошо.
После завтрака Пол предложил прогуляться, точно забыл, что в соседней комнате спит внезапно осиротевший ребенок. Но когда я напомнила, Пол воскликнул:
— О конечно! И она тоже. Мы пойдем к реке.
— Опять? Нет, Пол, хватит.
Он спросил с легким презрением в голосе:
— Я должен бояться?
— Нет, но… Осторожность не помешает.
— Разве русские бывают осторожны?
— Бывают. Но сейчас я говорю о тебе.
Возле подъезда остановилась милицейская машина и тут же подъехала "Скорая".
— Наконец-то! Кто-то все же позвонил, — заметила я.
Пол спохватился:
— Надо сказать, что девочка у нас.
— Кому? Никто про нее и не вспомнит.
— А как же… — он растерянно замолчал.
— Пока поживет здесь. Все-таки я ее нянька, и мне заплатили за месяц вперед.
Пол проникновенно сказал:
— Ты очень добрая.
— Ой, Пол! У меня скоро нимб над головой засветится. Не надо так…
— Но я хочу…
Отказать ему, когда он говорил: "Хочу", было невозможно. Он обнял меня сзади, и мы молча наблюдали, как выносят на носилках тело, как выводят Алениного отца.
"У нее нет родственников в этом городе, — снова подумала я. — А где-нибудь они вообще есть?" Я представила, что девочка останется у меня навсегда и не ужаснулась. Алена мне нравилась. И она могла помочь. Через год… Когда закончится контракт…
— Кто он? — спросил Пол.
— Скульптор. Помнишь, Рита о нем говорила? Самый известный в нашем городе. Возле Красного замка — его работа.
— Я видел… А она?
— Журналистка. Она писала о нем, так и познакомились. Обычная история… Ох, Пол, как все ужасно! Почему? Они казались мне такими счастливыми.
Обе машины рванулись, спугнув голубей, один из которых ударился о наше стекло. Я вскрикнула от неожиданности, а Пол почти беззвучно рассмеялся и сказал:
— В Риме много голубей. В Лондоне меньше.
— Ты и в Риме побывал?
— Да, — его щека скользнула по моей. — Я ездил смотреть на Пиету.
— Кто это? — насторожилась я.
Пол куснул меня за ухо:
— Художница! Это Богородица с телом Христа. Она держит его на руках. Там инициалы Микеланджело. Только на ней.
— И ты ездил в Рим, чтобы только взглянуть на нее?!
Он положил голову мне на плечо и сбоку заглянул в глаза:
— Смешно? Но для нее даже дорогу сделали. Специально. Мрамор везли из Каррары. Очень красивый мрамор. Как молоко — такой.
— А итальянки? Они тоже красивые, как эта статуя?
Поморщившись, он с упреком сказал:
— Нельзя так… сравнивать.
— Ах прости, мой добропорядочный католик! Так они красивые?
— Очень. Лучше наших девушек.
— А русские?
— В России только одна красивая девушка, — он потерся о мою шею и поцеловал.
