Марина Полетика - Верю – не верю
– Подождите, Вера! – остановила ее Милица Андреевна. – А вы не хотите спросить меня про вашу брошь?
Вера отрицательно покачала головой, потом села, не глядя на Милицу Андреевну.
– Нет… То есть я не знаю… Не знаю, хочу или нет… – В ее голосе звучала мольба.
– У Вадима нет вашей броши, – произнесла Милица Андреевна, сообразив, что Вера больше не будет задавать вопросов. Ей нужен только адрес, и все.
Когда за Верой закрылась дверь, Милица Андреевна тяжело опустилась в кресло – натруженная за день больная нога ныла. На душе было тоскливо. Нет, конечно, Милица Андреевна не собиралась рассказывать Вере, что€ она делала там, возле спящего Вадима. Но ей самой было неприятно вспоминать, как, оставшись одна, она не спеша, как учили в институте на лекциях по криминалистике, принялась осматривать комнату. Слева направо, сверху вниз, ощупывая каждую щель в половице, отгибая каждый отошедший угол обоев. Оконная рама, подоконник, батарея, дверной косяк. Подпиравшую дверь табуретку тоже осмотрела внимательнейшим образом. Больше в комнате ничего не было. В углу, правда, валялась куча грязного тряпья, которым, очевидно, побрезговали даже соседи Вадима. Милица Андреевна, стараясь не вдыхать затхлый запах, тщательно прощупала все карманы и складки. Ничего. Осторожно, чтобы не разбудить Вадима, она ощупала грязный матрас и каждый сантиметр его давно не стиранной одежды. В карманах не нашлось ни телефона, ни ручки, ни даже горсти мелочи.
Скривившись то ли от боли в ноге, то ли от неприятной картинки, Милица Андреевна, кряхтя, поднялась, прошла в ванную комнату и сделала то, о чем мечтала уже несколько часов: сняла с себя всю одежду и положила в стиральную машину. Потом долго стояла под душем, стараясь смыть с себя не покидавшее ее ощущение брезгливости и тревоги. Брезгливость относилась к ней самой – все-таки то, что она была вынуждена сделать, ей очень не нравилось. Тревога – к Вадиму. Какое-то странное чувство не давало набраться решимости и поставить точку в этой неприятной ситуации. Ведь то, что Милица Андреевна не нашла брошь, вовсе не означало, что Вадим ее не крал. Он мог пропить ее, продать по дешевке за бутылку водки, потерять. Наконец, ее могли «прихватизировать» бдительные соседи по дому под литерой В.
И все же… И все же точку в этой истории должна поставить Вера. Похоже, она это почувствовала, потому и ждала Милицу Андреевну у подъезда.
Начало января выдалось на редкость морозным, к тому же всю неделю валил снег, и Милица Андреевна пять дней безвылазно просидела дома, изнывая от скуки. Она бы и по морозу пошла, и по сугробам, и не стала бы обращать внимание на болевшую в непогоду ногу… да вот только идти было некуда. Продуктовый магазин находился через дорогу, так что поход за продуктами занимал от силы полчаса. Сварить картофель или супчик, поесть, помыть посуду – еще час набегает. А чем заняться в остальное время? Да, как назло, еще и по ночам не спится. Ну почему в молодости, когда так много неотложных дел, всегда ужасно хочется спать? А теперь, когда дел никаких нет, и сон не идет. Хватает самой малости.
Еще, помнится, она всегда мечтала – вот выйду на пенсию, все на свете книги перечитаю. Вышла. Читает. Аж глаза болят. От скуки даже начала вышивать: отыскала вдруг в дальнем ящике шкафа, среди залежей ненужной ерунды набор – картинка с двумя снегирями, нитки, канва. Вспомнила, что ходила года два назад на выставку народных промыслов, увлеклась, купила себе для начала что попроще – да и забыла. Дело шло туго, пальцы с непривычки не слушались, а главное, Милица Андреевна понятия не имела, куда потом этих снегирей девать. Ладно, в рамку вставит и на стенку повесит, какое ни есть, а занятие, чтобы не умереть со скуки.
Но сегодня настроение у нее было отличное! Сегодня она приглашена в гости. Вера и Борис Георгиевич пригласили ее встретить вместе с ними старый Новый год. Раньше, когда у нее было много разных важных дел и хлопот, Милица Андреевна этот праздник высокомерно не признавала, фыркала: тоже мне, старый-новый, чепуха какая! А теперь подумала, что вовсе не чепуха – встретив Новый год в кругу семьи, через две недели пригласить старых друзей, чтобы еще раз пожелать им и себе здоровья и счастья в наступившем году.
Признаться, она очень скучала по Борису Георгиевичу и всегда вздыхала, глядя на свой портрет, украшавший стену над диваном. Портрет получился удачным: то ли художник галантно польстил своей модели, то ли и вправду увидел ее такой – но женщина на портрете была гораздо моложе и красивее, чем Милица Андреевна в зеркале. Глаза блестели, на лицо падала тень от шляпы, придавая взгляду загадочность, а сиреневый с фиолетовыми цветами шарф оживлял и освежал. Борис Георгиевич категорически отказался взять с нее деньги за работу, сказал, смеясь, что гусары денег не берут! И Милица Андреевна тоже улыбалась, вспоминая его смех и синие, молодые, веселые глаза. Похоже, Господь Бог за все заслуги Бориса Георгиевича отпустил ему щедро если не здоровья, то жизнелюбия, которого в избытке хватило на без малого девять десятилетий жизни старого художника. А она, Милица, действительно еще совсем молодая по сравнению с ним, чувствует себя ненужной старухой.
– Ну нет, сегодня, голубушка, я тебе об этом думать запрещаю! Совсем распустилась! – рассердившись, вслух сказала Милица Андреевна и принялась собираться.
Кстати, не такая уж она и ненужная оказалась! Кто помог Вадиму выбраться из того страшного запоя, в котором она нашла его летом? Нет, разумеется, в первую очередь Вера. А еще она, Милица, потому что разыскала своего старого знакомого, Михаила Петровича, который в восьмидесятые годы работал начальником районного вытрезвителя. Человек он был добросовестный, ушел на пенсию в звании полковника, имея в личном деле сплошные благодарности от начальства. Жены его клиентов тоже здоровались с ним издалека с великим почтением, поскольку знал профессионал Петрович такие секреты, которые записных алкоголиков отвращали от зелья навсегда. Запах потом не переносили – рассказывали жены, всхлипывая от счастья. Не все подряд, конечно, но за кого Петрович всерьез брался, имея в виду свои резоны, тот неминуемо начинал новую жизнь. Вот и Милице помог, по старой памяти. Секретами делиться не стал, но и денег не взял – в пику «Березовой роще».
Когда она добралась до Максимовых, все были в сборе: Лина Георгиевна, Маша и Арина. И Вадим, которого Вера и ее тетушка уже вполне по-свойски гоняли из кухни в комнату и обратно с мелкими поручениями. И был неизменный пирог, но на сей раз серьезную конкуренцию ему составило тушеное мясо с черносливом, приготовленное Вадимом.
Все уплетали его за обе щеки, кроме Лины Георгиевны, которая настороженно, с трудом скрывая ревнивое недовольство, осторожно, с кончика вилки, пробовала: сначала мясо, потом чернослив. Над ней смеялись, хвалили Вадима, который от смущения краснел. Вера сияла от счастья, а Борис Георгиевич будто светился отраженным светом, любуясь похорошевшей и помолодевшей дочерью.
