Дестини - Боумен Салли
Когда они сбежали по склону и обогнули бейсбольное поле, в автобус уже забиралась толпа школьников. Они оказались последними, и, когда вошли в автобус, свободным оставалось только одно место. Присцилла-Энн ухмыльнулась, щелкнула жвачкой и обвела взглядом сиденья – в поисках талантов, как она это называла.
– Садись! – Она подтолкнула Элен. – Все в порядке. Мне нравится стоять…
Автобус тронулся и тут же затормозил. Шофер оглянулся через плечо, и Элен увидела, как он выдернул ручной тормоз. Он действительно был новый – лет пятьдесят, очень худой. В лоснящемся сером костюме с обтрепанными манжетами и белой нейлоновой рубашке. Из манжет торчали кости запястий. Она увидела, как он обернулся, и заметила, что он колеблется. Заметила это и Присцилла-Энн, потому что смерила его холодным взглядом, отвернулась и принялась напевать какой-то мотивчик.
– Мисс! Мисс! Вы сядете или как?
Он пробовал обратить это в шутку – блеснули белые зубы. Разговоры в автобусе стихли. Внезапно воцарилась мертвая тишина. Присцилла-Энн даже не повернула головы.
– Мисс! Мисс! Вам надо сесть. По правилам… Очень медленно Присцилла-Энн повернула голову.
Теперь у нее была аудитория, и она это знала. И получала большое удовольствие, как заметила Элен. Очень медленно она смахнула с рукава воображаемую пылинку и чуть-чуть повернула голову.
– Ты со мной заговариваешь, бой?
В автобусе было невыносимо жарко, и тишина словно колебалась, как горячее марево. Сзади кто-то засмеялся. Шофер поднял глаза. Он просто некоторое время смотрел на Присциллу-Энн, не шевелясь, ничего не говоря. Затем очень медленно он отвернулся и отпустил тормоз. Автобус тронулся. Разговоры возобновились. Присцилла-Энн опять принялась напевать, покачивая в такт бедрами, и Элен стало очень скверно.
– Зачем ты так? – спросила она, когда они сошли с автобуса в Оранджберге. – Присцилла-Энн, зачем ты обозвала его боем? Он ведь ничего плохого не думал. Просто исполнял свои обязанности.
– Подумаешь! – Присцилла-Энн презрительно тряхнула головой. – Он же просто черномазый дурак, водитель автобуса. И хлопок не собирает только потому, что машины делают это лучше. Чтобы черномазый так со мной разговаривал? И бога ради ни слова папе, не то он взбесится. Все время «негры, негры, негры» – с тех самых пор, как Верховный суд вынес свое решение, если ты знаешь, о чем я.
Элен вздохнула. Конечно, она знала – она же читала газеты, как и все. «Иск Брауна к отделу школьного образования». И новое постановление Верховного суда, гласившее, что сегрегация в учебных заведениях противоречит конституции. О да, она знала! С тех пор об этом без конца говорил не только отец Присциллы-Энн.
– Мой папа говорит, что у этого есть только одна хорошая сторона. Если это случится – а папа говорит, что ничего не будет, что Юг такого не потерпит, – так я брошу школу прежде, чем их туда начнут возить на автобусе. Ты только вообрази, Элен! Сидеть в классе рядом с одним из них! – Присцилла засмеялась. – Знаешь, от них воняет? Это правда. Так и несет. И папа говорит, что этому типу, ну, судье, как его там? Что Эрлу Уоррену лучше носа не совать в Алабаму, не то его тут же и линчуют…
– От Миссисипи Мэри не воняло! – Элен нахмурилась. – А если и пахло, так очень приятно. Помнишь, я тебе рассказывала про Миссисипи Мэри? До сих пор не знаю, почему ее так называли. Она была моей няней. Недолго, пока я была совсем маленькой.
– А, она! Толстуха такая? И жила возле старого хлопкового поля? Ну да, помню. И недавно скапустилась, верно?
– Да.
– И все черномазые на похоронах перепились. Господи! О чем тут говорить? Так ты хочешь шипучки?
Элен кивнула. Они перешли улицу, миновали косметический салон Касси Уайет и старый отель, который теперь был закрыт. На окраине строили новый мотель с домиками. По слухам, участок со старым отелем купил отец Присциллы-Энн. Отель он думал снести и расширить свой магазин.
Магазин этот за последние годы уже заметно изменился. Мерв Питерс установил новые полки и холодильники, и вы сами себя обслуживали – не надо было ждать, когда тобой займутся, кроме как у кассы. А теперь еще и безалкогольный бар – длинная белая стойка, высокие табуреты с сиденьями из глянцевитой искусственной кожи, ряды бутылок с разноцветными сиропами и радиоприемник, настроенный на WQXA. Сплошь музыка в стиле кантри и ковбойские песни. Присцилла-Энн говорила, что это убожество.
Элен робко пожала руку отцу Присциллы-Энн и примостилась на табурете. Она вспомнила Миссисипи Мэри. Ведь от нее правда ничем скверным не пахло, и она была очень добрая. Брала Элен на руки и убаюкивала, прижимая к своей огромной груди и напевая такие чудесные протяжные песни, пока она не засыпала. Ну конечно, тогда она была совсем маленькой. А чуть смогла оставаться дома одна, Миссисипи Мэри ушла от них, и снова Элен ее увидела, только когда однажды проходила мимо лачуг из толя и Миссисипи Мэри угостила ее зеленым чаем – сладким и холодным. А мама страшно рассердилась, когда узнала… Элен нахмурилась.
Конечно, она не плакала и ничего такого, но ей было очень жалко, что Миссисипи Мэри умерла, а теперь ей стало жалко шофера. И зачем Присцилле-Энн понадобилось так его оборвать?
Когда они допили свои бокалы, Мерв их выпроводил, и они поднялись наверх в спальню Присциллы-Энн. Элен смотрела вокруг широко открытыми глазами. Ей и в голову не приходило, что у девочки, ее ровесницы, может быть такая красивая комната. Все было кремово-розовым. Кремово-розовое покрывало с оборками на кровати и кремово-розовые фестоны на занавесках. А обои настоящие с розами, и целый ряд говорящих кукол, все в розовых платьях.
Присцилла-Энн сделала небрежный жест:
– Ничего, правда? Папа только-только ее для меня отделал заново. Он теперь для меня все сделает. После того, как мама ушла. Ему, наверное, одиноко. – Она пожала плечами. – И дела у него теперь идут хорошо – вот и бар, ну и остальное. Строит всякие планы, понимаешь? Говорит, что Оранджбергу вовсе незачем оставаться глухой дырой. – Она вздохнула. – Ну, не знаю. По-моему, хорошо было бы уехать куда-нибудь. В настоящий город. В Монтгомери, например. Просто здорово. А ты когда-нибудь думала про то, чтобы уехать?
– Сама не знаю. Иногда думала. Присцилла-Энн нахмурилась.
– Теперь ты про это и не говоришь вовсе. А раньше, помнишь? Как твоя мать увезет тебя в Европу, и вообще. В Лондон. – Она пожала плечами. – И выражалась ты по-дурацки. Вообще была воображалой, знаешь? Много о себе понимала. Так все говорили – кроме, конечно, Билли Тэннера.
Лицо Элен залила краска. Она отвернулась и сделала вид, будто рассматривает кукол.
– Мы откладываем деньги. – Она замялась. – То есть мама, понимаешь? Это же дорого – вернуться в Англию. Такое большое расстояние. – Она обернулась к Присцилле-Энн. – У нас есть коробка, – добавила она затем. – Мамина старая жестяная коробка. И когда у нас бывают лишние деньги, мы их кладем туда. И когда там наберется достаточно – когда-нибудь, – то мы и уедем.
– Коробка? Твоя мама держит деньги в коробке? – Присцилле-Энн это, видимо, показалось смешным, потому что она усмехнулась, но тут же пожала плечами. – Ну да, почему бы и нет? Банк, коробка – какая разница!
Вот только… – Она замялась. – На это же много времени понадобится… Ведь у Касси Уайет твоя мама не может столько зарабатывать…
– Теперь она зарабатывает больше! – радостно перебила Элен. – Теперь, когда я стала ездить в школу, она работает больше. Пять дней в неделю и…
– Она днем работает? – Присцилла нахмурилась. – Да? Странно!
– Что странно?
– Ну, я на той неделе была у Касси Уайет. – Присцилла-Энн встряхнула своим «конским хвостом» и поглядела в зеркало. – Сразу после школы. Папа позволил мне сделать прическу. Я хотела причесаться как Сьюзи, с такими кудряшками на лбу, ну, ты знаешь… и я хотела, чтобы причесала меня твоя мама. Все говорят, что она замечательно причесывает. Она ведь следит за твоими волосами, правда? И они всегда такие красивые…
