Если бы меня спросили - Елена Лабрус
— Вот ты зануда, — хмыкнула Аврора. — Свежие цветы — это красиво и приятно. А завяли — выкинул и забыл. Прекрати думать, сколько он тратит, и сколько на эти деньги можно купить еды. Ты столько не съешь. Наслаждайся и оставь эти комплексы, Лебедева!
— Где я и где комплексы? — хмыкнула Ирка.
Хрустя сочным яблоком, она поднималась к себе наверх.
Хотя Аврора, конечно, права, слишком хорошо её знала: Ирка ведь подумала и про деньги, особенно когда увидела на сайте цены, и про цветы в горшках. Но больше не будет.
Сумасшедший апрель с его сумасшедшей погодой, когда лето сменяла зима, после снега и холода стояла жара, а потом снова по колено наметало снега, наконец, остался позади.
Наступила весна.
На косогорах цвели одуванчики, в окно дул лёгкий весенний ветерок, деревья покрылись лёгкой зелёной дымкой, на огородах трудились радостные дачники.
Май. Чудесный тёплый май.
Впрочем, какая разница какой сегодня месяц, год или день, если есть кому сказать «люблю».
«Люблю. Всё ещё люблю. До сих пор люблю», — писал ей Воскресенский.
«Давай писюн показывай. Любит он!» — смеялась над ним Ирка.
Они переписывались каждый день.
Переписывались, перезванивались, иногда вместе смотрели кино или мультики.
Начали с того памятного разговора с признаниями и мультфильма про Маугли и активно практиковали. У них даже появились свои любимые фильмы и шуточки.
— Мне нравится быть медведем, — чесал голову под стянутыми в хвост волосами Вадим (как же быстро они отрасли!), словно юный Маугли, подражающий Балу.
— Из тебя выйдет прекрасный медведь! — улыбалась Ирка, общаясь с ним по видеосвязи. — Ты уже чешешься как медведь…
Но с того же памятного разговора, когда они чуть не поссорились, кроме приятных воспоминаний, традиции вместе смотреть кино и получать свежие букеты, остался и неприятный осадок.
К счастью, не от общения с Вадимом. Теперь Ирка точно знала, что его отец сказал ей не всё.
Например, умолчал, что собирается уезжать в Америку.
Это значило, что помогать Ирке с её «делом» Борис Викторович и не собирался. На новое дело, тем более такое сложное, как, например, дело её отца, у него просто не осталось времени.
Теперь Ирка была «вооружена»: верить всему, что он обещает, не стоит.
Нет, от данного ему слова она не отказалась и помалкивала, что знает про Америку, просто сделала выводы. Она полазила по сайтам клиник репродукции, почитала статьи, разобралась, как проходит забор яйцеклеток, что такое криоконсервация и витрификация.
Изучила цены. Позвонила Авроре. У неё даже наметился план.
Именно Аврора его и подсказала.
38
— Решила сдать яйцеклетки? — спросила та во время одного из разговоров, шурша фантиком от конфеты. — Не рановато?
— В самый раз, — ответила Ирка. — Чем моложе биологический материал, тем здоровее потомство. Скажи, а сдают это всё генетическое богатство в какое-то общее хранилище или у каждой клиники свои холодильники? Может, есть общая база, реестр, куда вносится информация?
— Ну, во-первых, криохранилище — это не холодильник, а скорее термос, хотя температура жидкого азота и сильно минусовая, — объясняла её обстоятельная подруга, хрустя карамелькой. — Во-вторых, выглядит он как большая банка, бак или бочка с крышкой, заполненная жидким азотом, а точнее, его парами. А в-третьих, ему даже электричество не требуется, только для датчиков, дисплея и микропроцессоров, если они предусмотрены. Чем и хороша криоконсервация, что от перепадов электричества не зависит сохранность материала.
— И как его засовывают в эту банку? — округлила глаза Ирка.
— Загружают сверху специальные стойки, штативы с пробирками, трансфузионные мешки. — Аврора чего-то хлебнула и снова, не жалея зубы, захрустела конфетой. — Биоматериал занимает очень мало места. Например, криохранилище на сто двадцать литров вмещает всего пять стоек, но это более четырёх тысяч пробирок. И, конечно, криобанк в каждой уважающей себя больнице свой. Вряд ли клиника будет делиться данными клиентов — это всё же конфиденциальная информация. В общую базу, насколько я знаю, вносят сведения только о донорах, — уточнила она, сёрпая горячим чаем. По тому, как Аврора шумно его остужала, Ирка и поняла, что это чай и что он горячий. — Погоди, так ты хочешь заморозить свои яйцеклетки или продать?
— Неплохая, конечно, идея заработать, учитывая, сколько это стоит, — качнула головой Ирка, — но я хотела заморозить. — Проникшись рекламными статьями, она и правда задумалась: не сохранить ли на всякий случай свои, пока молода, мало ли что. — Но потом почитала, что надо лекарство колоть в живот, чтобы сдать не одну-две, как при обычной овуляции, а до сорока яйцеклеток зараз. И стоит это недёшево: сами лекарства, процедура изъятия под наркозом, криозаморозка, хранение, которое нужно каждый год оплачивать.
— Вот разбогатеешь — и заморозишь. Зачем бедным плодить бедных, хранить свой биоматериал — удовольствие для богатых, — пошутила Аврора. — Ну а вообще ты же знаешь: если хочешь что-то узнать наверняка — устройся туда на работу.
— Аврора, ты гения, — замерла Ирка. — Жри только поменьше конфет, а то зубы испортишь и разлюбит тебя твой профессор…
«И как я сама не догадалась!» — подумала она, когда подруга принялась оправдываться, что «ну офень фкусно».
Нет, менять работу Ирка не планировала («И не мечтай!» — показала она средний палец Ольге твари Александровне, как звал её Вадим, и Ирка была с ним полностью согласна), но, чёрт побери, она в этом городе родилась и выросла, неужели не найдёт кого-нибудь из знакомых в нужном ей заведении?
Например, в онкологическом центре, где лечилась мама Вадима.
Конечно, его отец не дурак, и тоже начал именно с той организации, что проводила процедуру изъятия яйцеклеток его жены. Только пошёл законным путём, потому что нигде так хорошо не ориентировался, как в законах. Но там, где большой важный дядя ничего не добился без постановления суда, какая-нибудь постовая медсестра или рядовой доктор проскользнёт как мышка: никто ничего и не заметит.
«С твоей чёртовой женой дружить я не буду и не собиралась, что бы ты там себе ни думал, большой важный дядя, — с отвращением подумала она про мачеху Вадима. — Я пойду своим путём».
И пошла…
— Можно? — заглянула Ирка в кабинет маминого врача-онколога.
— Ирочка! — всплеснула руками маленькая худенькая женщина с очками в необычной восьмиугольной оправе, торчащими из нагрудного кармана белоснежного халата, и сорокалетним стажем маммолога. — А я увидела на записи
