Исповедь Мотылька - Айя Субботина
Еще одна разукрашка, безжалостно почерканная моей детской рукой. Выглядит как первая попытка освоить цветные мелки. Много. Маленьких тонких книжек с огромным картинками и смешными четверостишиями-загадками.
Но нужной мне книги в первом ящике нет.
Складываю все обратно в коробку и подтягиваю поближе следующую.
Нужная мне книга лежит почти в самом низу. Под ней только старая картонная папка, завязанная на узел потрепанным ленточками. Без надписей и опознавательных знаков. Я даже не думала, что такие еще сохранились за пределами черно-белых фильмов. Приходится постараться, чтобы одолеть тугой узел, как нарочно завязанный так, чтобы содержимое досталось только самым упрямым. Внутри медицинские выписки — мамы и папы, разные рецепты и пожелтевшие от времени бумажки. Целая пачка талончиков непонятного назначения, несколько старых фото, на которых мы втроем. И даже одно фото, на котором Олег держит меня на руках еще совсем маленькую, где мне едва ли больше полугода.
Я направляю луч фонарика на его лицо. А ведь он почти не изменился. Только плечи стали шире и черты лица заострились какой-то особой мужественностью.
Боже, когда он уже вовсю спал с женщинами, я даже на горшок ходить не умела. Представляю, каково ему было слышать мои нелепые признания. Это для меня он большой и сильный мужчина, даже в самых ранних детских воспоминаниях, а он наверняка постоянно вспоминает, что когда-то я оставила на его модных джинсах мокрое пятно.
Я бережно складываю все фотографии в книгу, но в папке есть еще пара мятых бланков. На одном из них логотип с названием медико-генетического центра.
— Анализ ДНК на отцовство, — читаю вслух.
Перечитываю. Роняю взгляд на две колонки, одна из которых подписана моим именем, а другая — именем папы и подписью «предполагаемый отец».
Бумажка дрожит в моих пальцах, поэтому, чтобы прочитать каждую строчку как следует, приходится вдохнуть и выдохнуть, и направить луч фонарика на проклятую печать внизу. Это не просто распечатка, это официальный медицинский документ, с номером и регистрацией. Название медицинского центра мне не знакомо, но сейчас по этому адресу Центр планирования семьи, а при таких центрах, насколько мне известно, всегда есть разные генетические лаборатории.
Но сколько бы я не перечитывала каждую строку — они не меняются.
Папа сомневался в том, что я — его дочь?
В ответ на этот вывод из меня вырывается громкий смешок, больше похожий на икоту. А следом начинается и она — резкая и частая, до боли в диафрагме, как будто мои внутренности устроили бунт. Не помогает ничего — ни задержка дыхание, ни попытка дышать носом. В конце концов, какой-то из звуков получается настолько громким, что мама снова требует, чтобы я немедленно спускалась.
— Там же столько пыли, Эвелина! Хочешь заразиться клещами?!
— Я… уже спускаюсь.
Сую листок в книгу, наспех перекладываю остальное обратно в коробку и на корточках пробираюсь до лестницы. С нее, правда, едва не падаю, потому что натыкаюсь на испуганный взгляд матери, которым она подкарауливает меня внизу.
— Я предупреждала! — ругается она, отряхивая с меня огромные серые пятна. — Что это у тебя? Зачем тебе это?
— Это… для рисования! — Я успеваю одернуть книгу до того, как мама смыкает на ней пальцы. — Хочу нарисовать кое-что, и мне нужно немножко вдохновения. Ты же знаешь, что…
Наш разговор перебивает отчим, который заглядывает в дом с полной корзиной вишни. Вид у него довольный, как будто загнал целого мамонта.
— Вот, — взвешивает корзину на руке, — хватит на компот и на вареники.
Когда они уходят, я подкрадываюсь к двери, чтобы убедиться, что они заняты чем-то на маленькой кухоньке и в ближайшие пару минут им точно не до меня. При свете дня на книге хорошо видны следы черного маркера, хотя кто-то постарался от них избавиться. Готова поспорить, что и это — художества Дениса, и даже могу догадаться, что именно пытался изобразить этот «художник». Но сейчас все это меня абсолютно не волнует.
Снова нахожу бланк, быстро делаю пару фото на телефон, а книгу сую на самое дно своей спортивной сумки, в которую взяла немного вещей и свои принадлежности для рисования. После нашей с Олегом последней фатальной встречи, я никак не могу сосредоточиться, и вместо рисунков получается какая-то хаотичная акварельная мазня, мало отличающаяся от того, что рисуют пятилетние дети.
Вбиваю в поисковик название клиники со штампа, и нахожу такую только в старых записях. Она действительно была там, где теперь тот медицинский центр. Еще пара минут поисков и на каком-то старом форуме нахожу целую ветку обсуждения о том, Какие анализы можно было там сдать. Судя по датам, медцентр закрылся, а потом перепрофилировался, лет семь назад.
Значит, эта бумажка — не розыгрыш. Понимаю, что думать так было просто смешно, но мало ли кому какие шутки могут приходить в голову. Одной моей сокурснице на ее день рождения подарили отлитую в гипсе и стилизованную под цветок женскую вагину. После таких вещей я уже точно ничему не удивляюсь.
— Что ты тут притихла? — Мама появляется так внезапно, что я невольно дергаюсь и воровато бросаю телефон в сумку. — Все в порядке? И понесла тебя нелегкая в пыли копаться.
— Все хорошо, — вру как умею, одновременно до конца застегивая упрямую молнию на сумке.
— Нашла, что искала?
— Да. Это так, ерунда. Скорее всего, не поможет выбраться из творческого кризиса, но попытаться стоило. Тебе помочь на кухне?
Мы отправляемся перебрать урожай вишни и пока я перебираю мелкие ягоды, откладывая в сторону сухие и подпорченные, в голове то и дело возникает только одна мысль — зачем отец делал тест на отцовство. Нет, конечно, я в курсе, для чего делаются такие вещи, но ведь они с мамой были счастливы. За всю свою жизнь я ни разу не слышала от нее ни одного плохого слова о нем. И в моих детских воспоминаниях они всегда были рядом, улыбались и обнимали друг друга. Вряд ли мужчины, которые счастливы в браке, вот так, с бухты барахты,
