Игра света (ЛП) - Доксер Дебра

— Ты переоделась. А мне нужно обсохнуть.

Мне хотелось сделать вид, что я не видела и не слышала этого разговора, но не смогла смолчать.

— У вас были долгие отношения. Тебя не должно удивлять, что она злится.

Он опустил взгляд.

— Я никогда ее не обманывал. Я всегда говорил все, как есть. Ей просто нравится притворяться, что она ничего не слышала от меня.

— Ты должен знать, она надеется, что ты порвал с ней не всерьез.

Он выглядел обеспокоенным и, возможно, немного раздраженным, что я подняла эту тему.

— Почему она? — спросила я, зная, что он бы мог выбрать любую понравившуюся девушку. — Со стороны выглядит так, будто ты едва ее выносишь.

Он потер рукой щетину на щеке.

— Я не хочу говорить о ней, Сара.

— Почему нет? — Это было не моего ума дело, но, похоже, я просто не могла остановиться и не спрашивать.

— Потому что я не горжусь ничем из всего этого. — Выражение его лица стало усталым и смущенным, и он ущипнул себя за переносицу. Спустя мгновение он сказал: — Я был с ней потому, что знал, что мне всегда будет плевать на нее. Потому что я полностью облажался. Это не должно тебя удивлять.

Мои глаза расширились. Я ненавидела, когда он говорил о себе так, но в то же время я понимала его, потому что точно так же я поступала с Нэйтом.

— Ты облажался не больше, чем я.

Его глаза перестали избегать моего взгляда, вместо этого он пристально посмотрел на меня. В глубине его глаз отражалось сожаление.

К нам подлетела Райли, прерывая нас.

— Аннабель все еще здесь. Она стоит снаружи. Она сказала, что ждет тебя, Спенсер. Можешь в это поверить?

Спенсер не сдвинулся с места. Его внимание было приковано ко мне.

— Успокойся, — сказал Колби, и я только в тот момент заметила, что он стоял рядом с ней. Он посмотрел на Спенсера. — Ты должен увести отсюда Аннабель. Райли вот-вот что-то предпримет, потому что Аннабель сказала, что вечеринка напомнила ей вечеринку по случаю ее шестнадцатилетия. Очевидно, что это была насмешка.

Я разорвала зрительный контакт со Спенсером и посмотрела на Райли. Она выглядела разозленной.

Я точно могла сказать, что Спенсер порывался закатить глаза. Но он сдержался и сказал:

— Я позабочусь об этом.

Райли тут же расстроено нахмурилась.

— Но ты не можешь пока уйти. Вечеринка только началась.

Спенсер в поисках поддержки посмотрел на Колби.

— Он вернется. Так ведь, Спенсер?

Как только Спенсер кивнул, Райли расслабилась. После чего мы все разошлись. Спенсер, кивнув, с неохотой попрощался со мной, будто уходил на эшафот, пока Колби обнял Райли и потащил ее к центру зала, где люди уже начали танцевать.

Когда они все разошлись, я оказалась в тупиковом положении, все еще находясь посреди вечеринки, на которой никого не знала. Пока я оглядывалась по сторонам, глядя как все смеялись, выпивали и ели, я думала о том, что такой могла быть и моя жизнь, мои вечерние тусовки, мой родной город, мои друзья, если бы Джексон Пирс не отнял у меня все это. Вместо того чтобы чувствовать себя здесь неуместно, я бы могла наслаждаться этой вечеринкой вместе с Райли, и, может, я была бы девушкой в руках Спенсера. А, может, и нет.

Это была моя давняя фантазия, которой я перестала потакать, моя мечта, когда я была ребенком, я думала, что в один прекрасный день Спенсер проснется и поймет, как сильно любит меня. Но он не мог полюбить меня. Он только что сказал, что не хотел ни о ком заботиться. Поэтому он и был с Аннабель. По этой же причине я была с Нэйтом, хотя я никогда раньше не признавалась себе в этом.

Я думала, что никогда не смогу никого полюбить по-настоящему, пока снова не увидела Спенсера. Тогда я поняла, что проблема была не в том, что я не могла полюбить. Проблема была в том, что я не могла полюбить никого, кроме Спенсера.

Глава 15

Мерцающая субстанция

(Примеч.: Произведение абстрактного искусства.

Было написано художником Джексоном Поллоком в период 1945–1946 гг)

Поспеть за Райли было просто нереально. Меня это вымотало. В тот вечер, завалившись в кровать, я почувствовала себя полностью истощенной, но мысли в голове крутились не переставая. Сначала я подумала о вечеринке, и боль в ногах напомнила обо всех танцах, в которые, в конечном итоге, меня втянула Райли. Потом я вспомнила глаза Спенсера, искрящиеся весельем этим вечером, когда мы плюхнулись в океан, и ставшие темными и грозными, когда он рассказал мне о том, почему был с Аннабель.

Его глаза всегда притягивали мое внимание, такие пустые и безжизненные, когда я впервые встретила его, со временем все больше наполняющиеся болью и отчаяньем. Теперь они были более выразительные, но в них все еще проглядывала печаль. Этим вечером я поймала ее проблеск, было больно снова видеть ее.

Перекатившись на другой бок, я едва не застонала вслух. Мне не хотелось, чтобы моя голова была настолько забита мыслями о Спенсере. Причиной, по которой я приехала сюда, был мой папа. Он был единственным, о ком я хотела думать. Я так долго запрещала себе думать о нем, что теперь казалось неестественным вспоминать о тех временах. Воспоминания приходили нелегко. Если бы я смогла стереть воспоминания о той ужасной ночи, то, возможно, я бы смогла думать о папе и при этом не чувствовала бы такую сильную боль утраты, которая омрачала все воспоминания о нем.

Свернувшись калачиком на постели Райли, не обращая внимания на то, что все внутренности сжались в один комочек, я закрыла глаза и попыталась восстановить в памяти точный облик папы. Представив его лицо, я начала с его улыбки и передних зубов, слегка выступающих вперед. Затем я попыталась вспомнить его голос, такой глубокий грохочущий тон. Я представила, как на его лице в уголках зеленых глаз собирались морщинки, когда он смеялся. Я снова беспокойно перекатилась, теперь на спину.

Я думала о том, как сильно он любил смотреть полицейские сериалы, особенно повторы старого черно-белого сериала «Облава». И несмотря на то, что я высмеивала все в этом сериале — плохую игру, плохую одежду, плохие диалоги — я все равно сидела рядом с ним и смотрела, потому что хотела проводить с ним как можно больше времени.

Папа был сладкоежкой. Я вспомнила и это. Каждый Хэллоуин он лично инспектировал конфеты, которые мы успевали собрать по соседям, чтобы убедиться, что никто в них ничего не подсунул. Прежде чем утвердить их, он откусывал от каждой и говорил «налог для папы».

По вечерам, прежде чем оправиться спать, он обходил весь дом, проверял, чтобы были закрыты все окна и двери. Он старался, чтобы его семья была в безопасности.

Все эти воспоминания были утеряны во время долгого опустошения, но сейчас я хотела все вспомнить. Я хотела прочувствовать его потерю. Папа заслужил, чтобы о нем помнили. Это было худшим из всего произошедшего — я похоронила все воспоминания вместе с ним. Даже хорошие, которые оставались в памяти яркими и четкими. Они были запятнаны его смертью, и я не знала, как помнить о них и при этом не приходить в отчаяние от того, что они больше никогда не повторятся. Я не хотела думать о ночи, когда он погиб. В течение слишком долгого времени я вообще не думала о нем, по крайней мере, не тогда, когда бодрствовала или когда могла это контролировать.

Спустя несколько часов, когда сквозь тьму стало пробиваться солнце, я почувствовала полное опустошение. Мне нужно было остановиться. Но после того, как всю ночь вспоминала о нем, я как будто стала к нему чуть ближе, я так по нему соскучилась, что казалось, будто физически ощущаю эту боль утраты. Я укуталась в покрывало с головой, но так и не заснула.

В семь утра я уже приняла душ и сварила кофе, когда Райли, еле волоча ноги, зашла на кухню и забралась на барный стул.

— Привет, — пробубнила она.

— Ты рано встала.