Подари мне семью (СИ) - Гранд Алекса

– Дядь Никит, а это правда, что вы мой… папа?

Лебедев тоже деревенеет. Растерянно моргает пару раз, трет подрагивающими пальцами виски, прочищает горло кашлем. Венка на его лбу ожесточенно пульсирует, заостряются скулы.

– Правда.

– А как мне теперь вас называть?

– Так и называй. Папой. Если хочешь, конечно.

С неугасающим волнением спохватывается Никита и делает пару шагов вперед. Опускается на корточки, упирает ладони в скамейку, облизывает пересохшие губы.

По отрывистому шепоту, по тревоге, застывшей во внимательных серых глазах, понимаю: переживает дико. Боится, что сын его не примет.

Пауза, разделившая мир на «до» и «после» затягивается. Тишина густеет и превращается в патоку. Отчетливо слышится Митино задумчивое сопение и наше с Никитой надсадное дыхание – одно на двоих.

Кажется, проходит целая вечность. А на самом деле – пара коротких секунд, прежде чем раздается смущенное детское.

– Хочу.

Воздух с Лебедевым выдуваем одинаково громко и постепенно расслабляемся. Напряжение отпускает, начинают шевелиться онемевшие конечности, пульс возвращается в норму.

Впереди у нас наверняка еще много сложных разговоров и неудобных вопросов, но это сейчас не важно. Важно то, что Митя по-прежнему смотрит на своего отца с нескрываемым восхищением и даже выпутывается из-моих объятий, чтобы соскользнуть со скамейки и встать рядом с Никитой.

– А ты точно больше не бросишь нас с мамой?

Сосредоточенно почесав нос, произносит медвежонок и замирает в ожидании лаконичного ответа. Такой уязвимый, что у меня грудь сдавливает стальным обручем.

– Точно.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Никита не подводит. Протягивает Мите руку, гулко сглатывает и осторожно жмёт детскую ладошку. После чего поднимается на ноги и устремляется к припаркованному неподалёку автомобилю. Чтобы выудить из багажника два больших пакета.

– Здесь – мясо, овощи, фрукты. Здесь – соки, пирожные торт.

– Тут продуктов на две недели. Пропадут же.

Невольно роняю я, оценивая габариты сумок, и запоздало прикусываю язык. Никита хмурится и направляется в сторону урны.

– Не надо – так не надо.

Отстранённо пожимает плечами, я же подхватываюсь. Догоняю его в пять размашистых шагов и мягко цепляю пальцами за локоть.

– Я ценю твою помощь, правда. Просто здесь, действительно, много.

– Значит, я останусь на ужин и уничтожу часть еды.

Выдаёт резонно и улыбается краешком губ он. Ну, а я обречённо качаю головой и шепчу едва различимое «невыносимый».

– Хорошо.

Принимаю предложение, которое больше похоже на ультиматум, и отмечаю, что в мир возвращаются цвета и звуки.

С площадки доносятся счастливые возгласы и шутливые споры. В барабанные перепонки врезается звонкое «трехочковый». А удары баскетбольного мяча отдаются в груди слабой вибрацией.

Небо кажется голубее, трава на газоне – зеленее, тюльпаны на клумбах – алее.

Или это я теперь смотрю на жизнь иначе. Верю, что самое трудное позади, и нам с Никитой удастся подарить медвежонку то, чего мы его лишили.

Семью. Пусть неправильную в глазах окружающих, но такую необходимую.

– Так, где у тебя соль, перец, паприка?

– Второй шкафчик слева.

Поднявшись за нами с Митей в квартиру, Никита по-хозяйски оккупирует мою небольшую кухоньку. Вешает пиджак на спинку стула, подкатывает рукава баснословно дорогой рубашки и принимается мариновать мясо. Управляется со стейками так умело, что я даже испытываю приступ тихой зависти, пока медвежонок разбирает подарки у себя в комнате.

Радиоуправляемый вертолётик последней модели. Пару модных головоломок. Футболку с логотипом Бэтмана.

Откуда Лебедев узнал, что Митя обожает комиксы про «Темного рыцаря», ума не приложу.

Бесшумно преодолеваю расстояние до плиты и из-за Никитиного плеча наблюдаю за тем, как он виртуозно выкладывает пласты мяса на противень.

Вздрагиваю, когда выпрямляется и поворачивается ко мне. Высекаю хрипло.

– Ты разбалуешь Митю, Никит.

– Меня так долго с вами не было, что я совершенно по-дурацки наверстываю упущенное время. Прости. Я постараюсь быть более умеренным.

Качнувшись, Никита упирается лбом мне в лоб и замирает. Столько всего транслирует, что я начинаю задыхаться. От хлещущей от него надежды. От легко читаемой в глубине серых омутов тоски. И от перемешавшейся с тоской заботы.

Чужие эмоции едва не сшибают меня с ног. Пронизывают насквозь. Концентрируются за грудиной. Заполняют пространство. Обостряют восприятие так, что негромкая трель дверного звонка слышится громогласной.

– Ты кого-то ждешь?

– Нет. Может, курьер ошибся.

Нехотя отлепляюсь от Лебедева и торопливо иду в коридор. Долго ищу ключи в сумочке, отпираю замок и меньше всего ожидаю увидеть на пороге Пашу.

Он мнётся на запылившемся коврике с далёкой от моего реального настроя надписью «Welcome» и нервозно поглаживает серую шерсть громадного плюшевого медведя.

Холод досады прокатывается вдоль позвоночника. Раздражение дёргает уголки губ вниз. И я много чего хочу сказать, но не успеваю.

Не слышу бесшумные шаги позади. Пропускаю Никитино фееричное появление. Цепенею, когда его горячая ладонь опускается мне на талию и скользит к животу.

Павел тоже отмерзает не сразу. Ошарашенно следит за наглой конечностью. Сухо откашливается. И задаёт поистине глупый вопрос.

– Лебедев, что ты здесь делаешь?

– Готовлю ужин.

Глава 25

Никита

– Ты кого-то ждешь?

Притираюсь лбом к Кириному лбу и замолкаю. Ревную ее, как сопливый пацан. Самообладание расшатано, кислота в глотке, в башке дурь.

– Может, курьер к соседям? Ошибся.

Беспечно бросает Кира и исчезает в глубине квартиры. Я же тщетно борюсь с взбунтовавшимися инстинктами и всухую им проигрываю.

0:5. Лебедев терпит сокрушительное поражение.

Приняв это, чертыхаюсь. Второпях споласкиваю руки, вытираю их кипенно-белым полотенцем, висящим на одном из многочисленных крючков, и выхожу в коридор.

Обстановку оцениваю за жалких пару секунд. Распахнутая настежь дверь. Примерзший к коврику баклан-Григорьев. Идиотский плюшевый медведь у него в лапищах.

И женщина. Моя женщина.

По крайней мере, так воет внутренний зверь. Он требует немедленно обозначить свою территорию, и я ему подчиняюсь. Придвигаюсь к Кире вплотную, приклеиваюсь подбородком к ее плечу, скольжу пальцами по тонкой талии.

Собственнический жест получается, на удивление, естественным и гармоничным. И, конечно, встает костью поперек Григорьевского горла. Откашлявшись, Павел пронизывает меня недовольным взглядом и выдает совершенно нелепое.

– Что ты здесь делаешь, Лебедев?

– Ужин готовлю.

От моего ответа, сопровождаемого изогнутой бровью и издевательской ухмылкой, Кирин незадачливый ухажер подвисает. Смешно лупает округлившимися глазами и глупо повторяет.

– Ужин?

– Да, ужин. На который ты не приглашен.

– Никита!

Кира неловко дергается под моими пальцами, но я крепче вплавляю ее в себя, мажу губами по ее виску и мягко прошу.

– Проверь мясо, пожалуйста.

Странно, но больше она не огрызается. Застывает ровно на мгновение. Недолго колеблется, высвобождается из кольца моих рук, которое я так настойчиво сомкнул, и легкой ланью уносится на кухню, чтобы там загреметь противнем.

Я же выдерживаю тяжелую паузу. Проигрываю в мозгу десяток вариантов от шантажа до мордобоя и останавливаюсь на самом непредсказуемом.

Раньше я бы размазал незадачливого Казанову по лестничной площадке, теперь – убираю руки в карманы и задумчиво наклоняю голову набок.

– Ты ведь знаешь, что Митя мой сын?

– Знаю.

Медленно кивает Григорьев, подтверждая мои догадки, и явно не врубается, к чему я веду. Судорожно мнет шерсть искусственного медведя и неловко переминается с ноги на ногу, теряя былой запал.

– А готов ли ты строить отношения с Кирой, понимая, что я всегда буду рядом? Буду гонять с Митей в хоккей, буду ездить с ним на рыбалку, буду ходить к нему на линейки в школу. Буду покупать ему новую экипировку. Буду учить водить, когда он немного подрастет.