Весь этот мир не ты - Ана Сакру
Аверин вскидывает бровь, перестав улыбаться. Видимо, ужас, написанный на моём лице, его всё-таки впечатлил.
— Может вина попросишь? — советует он уже совершенно серьёзно, — Это точно действенней, чем обращаться к тому, кто, возможно, вообще не существует.
— Не веришь в бога? — не знаю, зачем я спрашиваю. Какая мне вообще разница. Пусть хоть сайентологом будет. Но разговор, даже такой странный, когда оба очевидно не горят желанием общаться, все равно отвлекает.
— А ты веришь? — вопрос Никиты звучит скорее как ироничное утверждение.
Я пожимаю плечами. Почему-то дерзить или отшучиваться на эту тему не хочется.
— Скорее всего да, — тихо произношу.
Ник скользит по мне тяжелым взглядом.
— Ну на твоём месте я бы в молитвах разочаровался, учитывая…
И он замолкает, не договорив. Но по его глазам, впившимся в меня, я и так прекрасно всё понимаю. Что он о Ракове сейчас. О той безобразной сцене вчера на корабле, свидетелем которой Аверин невольно стал. Во взгляде Никиты нет сочувствия или жалости. Скорее злость, неприятие, больно бьющее по моей гордости, и ещё что-то в самой глубине. Тёмное и затягивающее. Я сглатываю, не в силах отвернуться. Чётко улавливаю скрытую эмоцию, заставляющую кровь устремиться с бешеной скоростью по венам. Я слишком хорошо помню её. Желание. Моё лицо вспыхивает, и шум в ушах уже не имеет ничего общего с набором высоты. Как наваждение. Кто-то должен отвернуться. Нельзя же так сидеть и просто пялиться друг на друга.
Раздаётся спасительный звонок о том, что можно расстегнуть ремни. Я вздрагиваю и, заморгав, наконец отвожу от него взгляд. Боковым зрением улавливаю, как Никита утыкается в свой ноут. Мы вновь молчим, словно совершенно посторонние люди, случайно оказавшиеся на соседних креслах.
Когда мимо нас проходит стюардесса, Никита просит её принести белого вина и минералки. Молча протягивает мне полный бокал.
— Нет, спасибо, — я удивленно вскидываю брови. Я не просила.
— Пей, нам ещё садиться. И конфет попроси.
***
Проходит уже два часа полёта из запланированных двух сорока, а мы так больше и не обмолвились ни единым словом. Поначалу давящая тишина буквально выводила меня из себя, заставляя нервно ёрзать в кресле и то и дело кидать из-под опущенных ресниц косые взгляды на своего соседа, делающего вид, что меня просто не существует. Но два бокала вина и время сделали своё дело, и я немного расслабилась. Так даже лучше. Словно и не было ничего. Мы уже давно чужие малознакомые люди, которых ничего не связывает.
Через часа полтора я практически себя в этом убедила. В самолёте транслировали какую-то тупую комедию. И я, надев наушники, присоединилась к просмотру. Но стоило мне только отвлечься на небольшой экран, встроенный в спинку кресла передо мной, как шею, грудь, бедра и особенно голые коленки, выглядывающие из рваных джинс, начало попеременно нестерпимо жечь.
Я застываю, уставившись в экран, покусывая губы. Я уверена, что сейчас, когда он думает, что я не могу увидеть, Никита на меня смотрит. Не просто смотрит, разглядывает каждый миллиметр. Не знаю, почему я так чувствую его взгляд, словно он пальцами ведет по телу, но безошибочно угадываю направление. Кожу остро покалывает то тут, то там. Я пытаюсь не выдать себя, стараюсь дышать ровнее. Экран расплывается перед глазами, превращая картинку в цветастое пятно. Это всё вино и недосказанность. Нужно просто повернуться и сказать, чтобы прекратил, но я оттягиваю и оттягиваю этот момент, испытывая нервное возбуждение от его внимания. Может Аверин и не был никогда влюблен в меня, но в том, что физически я его очень сильно привлекаю, я была уверена. И сейчас, находя подтверждение, что ничего не изменилось даже через столько лет, я ощущаю острое удовлетворение. От того, что желанна даже вопреки. Словно у меня есть власть над ним, которой Ник не в силах сопротивляться. И поэтому я продолжаю сидеть, затаив дыхание и делая вид, что увлечена просмотром фильма, сюжет которого уже давно безвозвратно от меня ускользает.
Вздрагиваю и отмираю я только тогда, когда самолёт ухается в воздушную яму. Чёрт, со всеми этими играми в гляделки я даже про свою боязнь высоты позабыла, но сейчас она обрушивается на меня и придавливает бетонной плитой. Свет в салоне тухнет, а на табло загораются просьбы пристегнуть ремни. Я дрожащими пальцами выполняю указание и сильнее вжимаюсь в своё кресло, пытаясь справиться с панической атакой. Мамочки, да что ж так трясёт. Это же кончится, верно?
1…2…3…4…
Люди вокруг суетятся, женщина напротив накрывается кофтой с головой, мужчина в отдалении нервно смеётся. Самолёт накреняется как-то невыразимо, и мне кажется, что меня сейчас просто стошнит.
5…6…7…
— Мы не разобьёмся. Не трясись, — неожиданный шёпот практически в самое ухо заставляет меня вздрогнуть. Я в таком оцепенении, что даже не замечаю тот факт, что Ник явно сейчас нарушает моё личное пространство.
— Ты не можешь этого знать, — возражаю жалобно.
Никита так близко, что тепло его тела окутывает словно кокон, давая хоть какое-то чувство безопасности. Я неосознанно перехватываю его руку и крепко сжимаю своими холодными влажными пальцами. Чувствую, как мужская ладонь каменеет от моего прикосновения, чуть дергается, а потом слабо сжимает мою.
— Не могу, — спокойно соглашается он, разглядывая моё лицо.
— И совсем не боишься?
Он выглядит таким спокойным в то время, как самолёт мотает из стороны в сторону, и весь салон тревожно гудит, что мне это кажется ненормальным.
— Ну…твоя тревожность очень заразительна, Лин. Тут любого проберёт, — едва заметно улыбается Никита. В глубине чёрных глаз начинают плясать озорные искры. Он склоняется ближе ко мне и шепчет в самое ухо.
— Но ещё я думаю, что если мы сейчас действительно начнём падать, то я хотя бы могу попробовать осуществить последнее желание.
— Интересно… И какое же? — бормочу, смущаясь от ощущения его жаркого дыхания на своей коже.
Аверин отстраняется и будничным тоном произносит.
— Я бы трахнул тебя. Прямо в салоне.
Я на секунду замираю, открыв рот, от столь дикого предложения.
— Тут люди вообще-то, — не знаю, почему именно это тупое возражение приходит мне в голову.
— Ну бы все
