То самое чувство (СИ) - Роач Лия

Он загадочно улыбается.

- Ты и так уже произвел на меня впечатление. Куда уж больше? - я тоже улыбаюсь.

- Усилить хочется, - отвечает он цитатой из советской классики. - Получилось у меня?

- О да, считай, я уже влюблена в твою квартиру, - говорю я, снимая обувь и проходя за ним в комнату с ковром на полу, собранным диван-кроватью и телевизором на стене. Больше в гостиной ничего нет.

- В эту влюбляться не торопись - она не моя.

- В смысле не твоя? - подпрыгиваю я и инстинктивно пячусь назад.

- Формально моя, не ломись к выходу, - он смеется и ловит мою руку. - По документам она принадлежит мне, но мы с братом поменялись. Он любит новостройки, а я предпочитаю более… винтажные дома поближе к центру.

- Тогда почему ты пригласил меня сюда, а не в ту квартиру, которая твоя?

- Эта ближе к твоему дому. Я смогу потом тебя проводить без машины. Если, конечно, ты не захочешь остаться…

С этими словами взгляд его заметно меняется, из глаз пропадают искорки смеха, их сменяют молнии откровенного желания, а мне резко становится нечем дышать. Никита смотрит цепко, пронизывающе, ловя меня своим взглядом как рыболовным крючком. Я не могу ни отвести от него глаз, ни сделать вдох. Он притягивает меня к себе и, нежно проведя тыльной стороной ладони по враз запылавшей щеке, медленно приближает свое лицо к моему. Целует, не прикрывая глаз, мои же веки, дрогнув, смыкаются.

А в голове пульсирует мысль: "Бежать? Или остаться?.."

На поцелуй я отвечаю незамедлительно, тело остро и неотвратимо реагирует на прикосновение его губ и напряженного тела, в которое я вжата, буквально впечатана. Сердце бьется о грудную клетку так неистово, словно желает выскочить из моей груди и проникнуть в Никитину, будто это не мое сердце, а его, и оно жаждет вернуться на место. Глаза под сомкнутыми веками жжет, как от подступающих слез, а дыхание неумолимо заканчивается. И я отстраняюсь. Не вырывая руки, делаю шаг назад, чтобы сделать вдох и утихомирить бешеное сердцебиение, которое, кажется, аккомпанировало нам, как динамики сабвуферов при супернизких частотах. Рвано дыша, я опускаю взгляд в пол, избегая его взгляда. Чувствую, что щеки горят, и не понимаю, чего в этом жаре больше - волнения, смущения или же паники. Никита, видимо, свой вывод относительно природы моего замешательства делает в пользу паники, потому что выпускает мое предплечье, которое сразу начинает пульсировать - видимо, он сжимал его слишком сильно, но я этого даже не ощутила.

- Идем на кухню. У меня для тебя сюрприз.

"Еще сюрприз?" думаю про себя, но на кухню следом за ним иду вполне бодро. Все же я заинтригована, врать не буду.

На кухне Никита подвигает мне стул, но я отказываюсь и прислоняюсь бедром к подоконнику. Хоть в ногах и сохраняется ощутимая слабость, но я слишком взволнована, чтобы спокойно усидеть на месте. Причин для моей нервозности сразу несколько: я и немало взбудоражена поцелуем, и чувствую себя не совсем в своей тарелке в чужом доме, и не могу избавиться от мыслей о его завуалированном предложении остаться у него.

Не могу перестать размышлять, всерьез он это предложил или все же прикололся? Пытаюсь честно ответить сама себе, на какой из вариантов надеюсь: хочу ли, чтобы это оказалось шуткой, или же в самом деле могу остаться с ним сегодня…

Но определиться не успеваю - Никита достает из морозильной камеры розовое, покрытое инеем, ведерко с мороженым. Точнее, сразу два ведерка.

- Слышал, ты любишь мороженое, в особенности этого производителя.

- Люблю, - отвечаю все еще слегка подрагивающим голосом. - Но не все вкусы.

- Надеюсь, с этим я угадал, - он показывает мне название.

- В самое яблочко, - улыбаюсь я, ощущая, как напряжение потихоньку покидает мое тело. Но с ним уходит и способность стоять на нетвердых ногах, поэтому я опускаюсь на предложенный стул. - Где моя большая ложка?

Никита подает большую суповую ложку и ведро с пралине, предварительно сняв с него крышку.

- Это все мне? - уточняю я из вежливости, хотя количестве ведерок не оставляет сомнений в верном ответе.

- Себе я взял фисташковое.

Мы сидим по диагонали друг от друга за небольшим столом и с довольными лицами полными ложками уплетаем мороженое, когда мой телефон в оставленном в прихожей рюкзаке начинает играть вступление к мелодии на звонке. Иду за ним и вижу на экране входящий от Афонина.

- Да, Ром, - отвечаю там же, не возвращаясь с телефоном в кухню.

- Привет, Кир.

- Виделись же, - оправдываюсь я, что начала разговор не с приветствия.

- Ну и попрощались тоже, - я слышу, что он улыбается. - Короче, на дачу решили ехать в эту пятницу. Последние выходные перед праздниками, и на оба дня предки с отпрысками расстаться не готовы, поэтому варик один - ночь с пятницы на субботу.

- А как же уроки?

- Леопольдовна на больничном, а с бабулей я договорился - она нас прикроет.

- Прикроет весь класс?! Из-за пьянки на чьей-то даче? - я искренне удивлена лояльностью обычно достаточно строгой русички.

Она - учитель еще советской школы и все эти новомодные фишки и методики обучения как педагогического сотворчества и равенства ей совершенно не близки. Попытки особо ретивых родителей, нахватавшихся идей из разных личностных и прочих шарлатанских семинаров, втолковать Людмиле Николаевне, что роли поменялись, и учитель - не более чем исполнитель услуги по договору об образовании их несравненного чада, то есть, по сути, прислуга, заканчивались немедленным пересмотром идеалов у этих самых родителей и "особым вниманием" к их детям. В общем, продвинутая педагогика в нашей школе особо не прижилась.

- Да нас едет человек двенадцать, это меньше половины. И не ради пьянки, как вы, Кира Владимировна, изволили выразиться, а ради укрепления здорового корпоративного духа.

- Ничего ты ей наплел! - восхищаюсь я.

- Не наплел, а правильно подал информацию. Д - дипломатия, - одноклассник смеётся.

- Слушай, Ромыч, я даже не знаю… Так сразу не скажу, смогу ли. Мои родоки сейчас оба в командировках, и я дома за старшую. Мама точно вернется не раньше субботы, а папа под вопросом - или завтра, или тоже может задержаться. А значит, мне не разрешат оставить Алиску на сутки одну.

- А не говорить им? Алиска ж не сдаст?

- Нет, конечно. Только рада будет полной свободе. Но, честно, Ром, не сказав маме, я с вами не поеду. После физюни я, можно сказать, на условном сроке, и не хочу накалять отношения с родителями. Если они как-то узнают, я окажусь под домашним арестом, а это не входит в мои планы.

- Хочешь, я с твоей мамой поговорю? Вроде, я ей нравлюсь, - в голосе слышится явное довольство собой, ну и улыбка.

- Еще как нравишься, - я тоже улыбаюсь. - Моя мама, определенно, о тебе очень хорошего мнения. Но твоя протекция не понадобится - они и так не будут против, если к пятнице она или папа успеют вернуться.

- Ладно, сообщи, как будешь знать. Оки?

- Конечно. Пока.

Я убираю телефон обратно в рюкзак и вздрагиваю от неожиданности, услышав за спиной вкрадчивое:

- А куда это ты собралась?

Я разговаривала с Ромой, повернувшись спиной к кухне, и пропустила момент, когда Никита подошел и встал рядом.

- Одноклассники зовут на вечеринку с ночевкой, - говорю, уняв скачущее в испуге сердце. - Но мое участие под вопросом. Мне нужно дож…

- Это я слышал, - удерживает он меня от повтора всего того, что я говорила пару минут назад. Неспешным движением убирает с моего лица упавшую челку и заправляет ее длинные концы за ухо. Но она подстрижена лесенкой, и большинство прядей упрямо возвращаются на место. - И скажу тебе честно: твое участие под вопросом не из-за отсутствия в городе родителей, а потому, что я тебя не отпущу.

- К-как это не отпустишь? На каком основании?

- На том простом основании, что я - твой парень. И теперь ты знаешь, что я не из тех, кто позволит своей девушке ехать черт знает куда в компании не пойми кого, - голос его непреклонен, как и взгляд, которым он, наконец, встречается с моим взглядом, и одновременно будто ставит точку в разговоре.