Не верь мне (СИ) - Евстигнеева Алиса
-По-моему, это всё для тебя игра…
Он тут же принимает серьёзный вид, и знакомое лукавство сразу же улетучивается.
-Я не играю.
-Вот ты опять всё отрицаешь и оправдываешься. Да ты хоть понимаешь, что я сегодня в очередной раз Аньке врала из-за тебя, объясняя, что это я, Я, её к тебе не пускала?! Что это я не давала вам общаться, в то время как ты там почти четыре года жил без нас припеваючи и наслаждаясь жизнью, отделываясь редкими телефонными звонками. Ты хоть представляешь, какой дрянью я выгляжу в её глазах?!
Он пытается что-то вставить, но я не даю.
-И не думай, что я делаю это ради тебя. Ты хоть о ней подумал? Как это жить, когда родной отец не ищет встречи с тобой?!
-Оль, я, правда, не мог.
-Что ты там не мог? – почти визгливо возмущаюсь я, получается истерично. – Приехать увидеться с ребёнком? Позвать её к себе?! Или у тебя там настолько крышу от свободы снесло, что ты бедный три года всё никак не мог без нас нагуляться?!
-Оля, я сидел! – перекрикивает меня Сергей и тут же осекается. Видимо не планировал мне такого говорить, но в запале понесло…
А я замираю, судорожно пытаясь переварить услышанное, во все глаза смотрю на него, и никак не могу уловить смысла его слов. Вот он сидит передо мной. Сергей Измайлов. Слегка повзрослевший, заматеревший, возмужавший, но в целом такой знакомый. Вон, даже шрам после школьной драки с Лизуновым на месте. Но... на деле неизвестный и чужой.
-Лёль, - Серёга пытается коснуться моего запястья, но я отскакиваю в сторону, выставляя руки перед собой.
-Не трогай меня.
-Давай, поговорим, - хриплым голосом просит он, но я отказываюсь, отчаянно крутя головой. – Пожалуйста…
-Нет! Уходи.
-О..
-Нет! – по-детски закрываю уши ладонями, жмуря глаза и тряся головой. Нет-нет-нет. Я не хочу знать, я не хочу ничего слышать, только не так.
В моём мире очень темно, тревожно и до ужаса промозгло. Мне требуется время, чтобы разогнать всех своих демонов по углам и загасить начинающуюся истерику. Когда я всё-таки открываю глаза. Сергея уже нет. Ни в спальне, ни в квартире. Я это чувствую каждой клеточкой своего тела и каждой каплей своего огромного разочарования.
Отчего-то страшно. Страшно от того, что я ничего не понимаю. Или же наоборот, от того, что я могу узнать в перспективе. Но я не хочу ничего знать. Раньше-то не горела желанием знать, а сейчас и подавно. Встаю на дрожащие ноги и на всякий случай иду к входной двери, закрывая её на все замки. Затем проверяю детей, но те, слава Богу, спят.
В спальню идти совсем не хочется. Мне кажется, что там до сих пор где-то в районе моей кровати висит его страшное признание. Я сидел. Впрочем, это меня не спасает. Так как мне теперь кажется, что он повсюду. На кухне, в комнате Кроша, коридоре. Но самое поганое, что я совершенно не знаю, что с этим делать.
В спальне на тумбочке нахожу красный бархатный футляр и не могу вспомнить, был он тут или нет в тот момент, когда я обнаружила на своей кровати спящего Сергея. Футляр я игнорирую, а вот белый конверт под ним… В общем, пальцы дрожат, пока я пытаюсь вытащить их него сложенный вдвое лист. Почерк у Измайлова всегда был красивый. Размашистый, уверенный, округлый. Но в этот раз мне кажется, что он буквально давит на меня, настаивая на своём.
* * *
Случилось ровным счётом то, чего я так боялся. Она меня прогнала. Нет, даже не так… В Ольгином взгляде читалось такое презрение, что самому в пору было пойти и удавиться. Жизнь – странная штука, ещё до того как меня посадили, я предвидел эту её такую реакцию. Предвидел и сделал всё возможное, чтобы она ничего не узнала. Ни она, ни Анютка… в общем никто из старой жизни, кроме родителей. Я был уверен, что она не поймёт. И она действительно не поняла, отказываясь просто выслушать меня. Но знание не приносит облегчения. Одно дело опасаться, а другое переживать на собственной шкуре.
Я сидел в машине и нервно курил. Не сдержался. Выскочил из их подъезда и прямиком до ближайшего круглосуточного магазина. Меня трясло, мелко и позорно. Первые две сигареты не принесли никакого успокоения, а вот с третьей слегка повело. Пускал сизый дым в открытое окно и сам презирал себя за всё это. За то, что сломался, за то, что опять упустил самое важное, за то, что тогда… понаделал кучу ошибок. Отчего-то все мои попытки вернуть жизнь в правильное русло, каждый раз заканчивались полным крахом… Как будто напоминания о том, что без Оли это всё невозможно.
Когда-то я уезжал от неё полный надежд на скорое возвращение полное триумфа и успеха. Глупый был, что тут сказать. Я бы сейчас с превеликим удовольствием вдолбил бы тому двадцатилетнему пацану, что важно в жизни, а что мышиная возня.
Уехал относительно недалеко. Всего лишь в соседнюю область. Но город был больше, и, казалось, что возможностей здесь тоже будет больше. Жаль, что слишком поздно нашёлся человек, объяснивший мне, что это Россия, и что для крупных перемен здесь либо в Москву, либо на север. Но мне почему-то не хотелось далеко уезжать, нравилось хранить иллюзию, что семья где-то рядом.
В автосалоны меня не брали, образование не то, а вот СТОшки были как всегда в моём распоряжении. И я скрепя зубы, принял, что видимо это мой уровень. Очень быстро пришло понимание, что, по сути дела, сменил шило на мыло. По деньгам особо ничего не выиграл, только теперь помимо расходов на семью (а слал я им деньги ежемесячно) надо было платить за собственный быт и комнату, которую приходилось снимать. Работал сутками напролёт, стало чуть полегче, но всё равно это было не то, что я мог бы предложить своим девочкам.
А потом в моей жизни появился Лёшка Гаранин. На пять лет меня младше, на полголовы меня ниже и на целую жизнь изворотливей.
Он часто пригонял к нам на станцию тачки для техосмотра или оценки. И как-то вышло, что мы с ним заобщались. Вроде как, поначалу ни о чём, болтали о тачках, жизни, о чём-то ещё. Он был прикольный, лёгкий на подъём, шибутной, деловитый… Про таких ещё говорят, что он за любой кипишь, кроме голодовки. Хотя, я бы и не удивился, если бы Гаранин в один прекрасный где-нибудь голодовку устроил, просто так из спортивного интереса. Он достаточно быстро понял, что мне деньги нужны. Начал ко мне знакомых отправлять, шабашку через раз подкидывал, если кому надо было движок перебрать, ну или помочь в выборе автомобиля. Короче, очень быстро с уровня приятелей он стал мне другом, хотя наши отношения редко выходили из разряда деловых, но я ему доверял. Поэтому очень быстро и клюнул на его очередное предложение.
-Слышь, Серый дело есть. Машинку в другой город перегнать надо. Знакомый перепродаёт, а у него водитель вдруг слился. По деньгам не обидит.
И я согласился. Хотя уже именно тогда надо было хватать свои вещи и рвать домой. Но мне было стыдно признаваться себе, а тем более Оле, что моя затея окончилась провалом, и я сам по себе всё так же ничего не представляю. К тому же у меня не было гарантий, что дома меня все ещё кто-то ждёт, жена к тому времени уже перестала общаться со мной по телефону, а родители упорно отчитывали меня на тему, какой же я у них кретин. Ох, мама, как же ты права оказалась. Ибо я спокойно согласился на перегон той бэхи, и на десятки других, даже не задаваясь вопросом, откуда они, и почему мы всё время гоним их в разные места. А когда призадумался, то было уже поздно.
Нет, нас тогда ещё не задержали, но очень серьёзные люди не захотели меня отпускать, поскольку оказалось, что я в «теме». Вот тогда-то я в полной мере и осознал, насколько сильно я влип. Потому что просто гонять машины и сомневаться в правильности происходящего – это одно, а участвовать в перепродаже угнанных тачке и прекрасно знать об этом – это уже совершенно другое. И тут дело даже не в страхе за свою шкуру, хотя и в нём тоже. Впервые жизни я делал то, что откровенно противоречило моим взглядам и убеждениям. Сложнее всего давалось осознание, что причиной этому только собственная гордость и тупость.
