Наталья Светлова - Научиться дышать
— Да уж, за этой дурацкой жизнью тянется только траурный шлейф, — обиженно пробубнила Ирина, готовая, как маленький ребенок, тотчас же поджать губы и тыкать пальцем в весь белый свет и винить его в своих неудачах.
— Зачем же тогда что-то создавать, Вань, если годы смоют любое твое достижение, точно песок у морского побережья?
Знал бы он ответ на этот каверзный вопрос. Нет более неудобных и ставящих в тупик вопросов, чем те, что касаются жизни. Настолько она многогранна и неизведанна, настолько глубокая и простирающаяся во все стороны, что ее просто невозможно охватить человеческим умом.
— Не знаю, Ира, правда. Я никогда не спрашивал себя, с какой целью я пытаюсь заработать больше денег, работаю на двух работах и мечтаю о создании семьи. Так надо. Мы для этого были кем-то созданы. Мы, люди, творим и вытворяем, а время решает уже само, что ему пощадить, а что бесцеремонно разрушить. Но уйти из этой жизни и ничего не оставить… Получается, ты даже не смогла реализовать потенциал своего существования. То же самое, как купить соковыжималку, но так ей ни разу не воспользоваться, продолжая пить сок из пакетов.
Люди часто делают странные вещи: приобретают соковыжималку и не перестают употреблять покупные вредные соки; имеют в распоряжении целую жизнь, но не могут ее достойно прожить.
Вересова слушала его с открытым про себя ртом, внешне оставаясь все тем же утопленником в океане своей печали. Она рухнула в горькие воды отчаяния, и, кажется, спасательный круг уже не поможет. Хотелось уйти под воду с головой, утонуть, захлебнуться пузырьками лопнувшей мечты… Что теперь будет? Отца больше нет, а значит, и дела до нее тоже никому нет.
— Только папа был за наш с тобой союз, — всхлипнула девушка, думая о злодейке-смерти с накипающей в душе злостью.
— Ты клонишь к тому, что нам придется расстаться?
— Нет, нет, конечно. Я знаю, что мать будет наседать и давить на меня сильнее, теперь, когда я лишилась покровительства отца.
— Не забивай голову ерундой, она не посмеет в такой трудный для тебя момент жизни все усугублять. Поспи лучше; я разбужу, когда приедем.
Дважды ее просить было не нужно. Сон, точно агатовое крыло гигантской птицы, накрыл ее и унес в безгласное царство с угольными стенами; и все в этом царстве было молчаливым, словно щели и окошки плотно замазали сажей и приказали даже шаловливым ветеркам не совать сюда нос. Аспидно-черное небо тяжелым сапогом надавливало на мерно вздымающуюся грудь Ирины, засасывая в свою черноту. В чумазой, цвета воронового крыла, быстрине облаков угадываются все скрытые страхи и переживания.
Волков бросал на нее мимолетные взгляды, позволяя себе на пару секунд отрываться от ночной дороги. Думал ли он когда-нибудь, что судьба подкинет ему такой сюрприз? Ира Вересова слишком дикая для его тихой, пустынной жизни. Она словно пиратский корабль в его штилевом море. Нарушает покой. Врубает на всю мощность тревогу. Заставляет бояться собственных эмоций. Разгадать коварные планы судьбы невозможно, но можно сделать все, чтобы выйти из этой передряги с наибольшим выигрышем.
— Ира, просыпайся, — легонько толкнул ее в плечо Иван, — мы почти у твоего дома.
— Уже?..
Открыв глаза, она стала свидетельницей все того же нагло смотрящего на нее скорбными глазами землисто-черного неба. Так и хотелось показать ему язык, пусть знает, что она со всем сдюжит!
Навстречу им вышла Оксана Дмитриевна.
— Мамочка, ты как? — Ирина прижалась к ней и только сейчас заметила обилие марок и форм автомобилей на парковке дома. — А что это за машины?
Не начались ли у нее галлюцинации? Может, уже похороны? Она ведь только что узнала…
— Это родственники и папины друзья, Ириша. Пройдем в дом. И вы здесь, — одарила презрительным кивком Ивана.
— И вам «здравствуйте», — ответил он.
Слова утешения были явно излишни. Мамаша Иры не страдала от горя и не пила бутыльками валокордин. Похоже, что смерть мужа стала для нее чем-то вроде избавления. Прямо миссис Мэллард из «Истории одного часа» Кейт Шопен: точно получит сердечный удар от «радости», если вдруг муж вернется с того света.
«Приносим свои соболезнования», «Очень сочувствуем вашей утрате» и так далее — эти (по большей части лживые) сочувствия обрушились на Волкова, стоило только переступить порог дома Вересовых. Куча людей обосновалась в гостиной, точно собрание аристократии конца девятнадцатого века.
«Бокалов шампанского и цветка в петлицах не хватает этому соболезнующему цирку богачей», — с отвращением подумал Иван.
— Ваня, пройдем в кухню. Мама позже к нам присоединится, — голос Ирины пробился к нему сквозь толпу, и она потянула его в сторону кухни.
— Что здесь творится? Какая-то благотворительность посреди ночи?
Девушка налила себе полный стакан воды и с ним села за стол. Слава богу, хоть тут можно было уединиться от этого роя стервятников, слетевшихся поклевать еще не успевшую остыть печень отца.
— Я не знаю, — натянуто улыбнулась она. — Это дело рук матери. Я не в курсе ее затей.
— Но ты же понимаешь, что это не нормально, Ира? Это омерзительно.
— Что именно, Вань? — повысила голос Ирина; ее лицо было изможденной фреской красивой когда-то женщины. — Что они хотят поддержать нашу семью в час утраты?
— Ты прекрасно осознаешь, что поддержка, если и будет, то сугубо материальная и с рассчитанной заранее выгодой. Твоя мать позвонила нам около часа назад, а все эти господа уже здесь! У вас что, есть тревожная кнопка для таких ситуаций?
Накалившуюся обстановку разрядил приход Оксаны Дмитриевны, которая имитировала всхлипы и слезы, но Волков видел, как сияло свежим макияжем ее лицо, а глаза сверкали запеченными тенями темно-синего цвета.
«Идеал скорбящей жены и неутешной матери…» — никак не мог успокоиться он; желание унести из этого ужасного дома ноги с каждой минутой все возрастало.
— Мам, кто все эти люди? Ваня говорит, что их нахождение здесь сейчас мерзко, — произнесла девушка и утонула в объятиях матери.
— Много он понимает, — отмахнулась от него Оксана Дмитриевна, — в наших традициях. Он же из другого общества.
— И знаете, очень этому рад, — вставил Иван. — Думаю, что ваш муж сейчас закрывает лицо ладонью на небе, чтобы не видеть этого.
— Как ты смеешь, щенок безродный, говорить такие вещи в моем доме?! — прошипела она, и Волков отшатнулся, явственно увидев ядовитую гадюку.
— Мама! — вскрикнула Ирина.
— Лучше быть безродным щенком с гордо поднятой головой, чем каким-нибудь тибетским мастифом, ставшим безголосым слугой своей низменности.
