Анна Джейн - Северная Корона. Против ветра
Мама третьего участника драки, которого Никита ловко отправил корчиться после ловкого удара под дых на пол, тоже этого не знала, правда, и не кричала, а тихонько выговаривала сыну за то, что он встрял в драку.
– И что вы теперь будете делать? Да в вашей школе произвол происходит! Настоящий про-из-вол! – кричала женщина. Завуч и классный руководитель стояли рядышком, пытаясь сгладить ситуацию, но у них ничего не выходило. Инспектор по делам несовершеннолетних сидела и стучала пальцами по столу. Немногословный мальчишка Кларский, если честно, ее уже порядком достал. Он уже находился на учете в детской комнате милиции – драк с его участием было достаточно.
– Детей избивают посредине дня, а вы и в ус не дуете! Моего ребенка избили! Второму мальчику тоже досталось, – женщина кивнула на мать второго пострадавшего после драки с Ником. Сам Кларский, в отличие от одноклассников, один из которых поехал в травмпункт, а второй ушел обратно в класс, стоял в кабинете, за спинами завуча и классной, в тени, и хмуро молчал, пялясь в окно. За ним светило майское солнышко, кричащее о том, что всего через недельку начнутся школьные долгожданные летние каникулы. Ему в драке тоже досталось, но никто, кажется, этого не замечал.
– Куда вы смотрите, когда у вас такое происходит?! Я спрашиваю, куда? – рявкнула женщина в лицо директору. – Я этого просто так не оставлю! Вы знаете, где я работаю!
– Давайте успокоимся и все обсудим, – торопливо заговорил тот. – Вы ведь понимаете – это мальчишки, в таком возрасте драки – дело обычное…
– Ах, обычное? – взбеленилась женщина. – Мой сын – в травмпункте… это, по-вашему, дело обычное?! Куда учителя смотрели, пока моего сына избивал этот мерзавец? – И она ткнула пальцем с длинным ярким красным ногтем в сторону Никиты. Тот поднял на нее глаза, не по-детски серьезные, но ничего не сказал.
– Что, молчишь, стыдно стало? Или просто боишься? – спросила его женщина, уперев руки в боки. – Других бить не боишься, кто слабее, а как ответ держать, то и сказать нечего?
Кларский продолжал молчать.
– Трус ты, – вынесла ему вердикт мать одноклассника. Никита подарил ей мрачный взгляд.
– Вы посмотрите, как он на меня смотрит! Звереныш! Трусливый звереныш!
– Не надо так говорить, – попыталась остановить ее классная руководительница – молодая учительница, недавно закончившая педагогический институт. Мама второго паренька, женщина, видимо, неконфликтная и добродушная, тоже поддержала ее, но не была никем услышана.
– А я с ним сюсюкаться не собираюсь. С трусом.
– Я не трус, – сами собой открылись губы Никиты и выдали эту фразу. Выдали довольно-таки дерзким тоном уличного хулигана. Он даже и не ожидал. Женщину это невероятно разозлило.
– Кларский! – нахмурилась завуч. – Рот на замке подержи.
– Так, все, сейчас мы на него заявление напишем. Мой сын сейчас как раз в травмпункте со старшим братом, там все побои засвидетельствуют!
Ник закатил глаза к потолку, вдруг представив, как он с Андреем тащится в травмпункт, и ему стало смешно. Это разозлило маму его одноклассника еще пуще. Классная вновь попыталась угомонить мать своего пострадавшего ученика. Она-то подозревала, что Кларского, мальчика неразговорчивого и, в общем-то, спокойного, явно спровоцировали – такое уже не раз бывало. Однако у классной руководительницы ничего не вышло, как, впрочем, и у директора с завучем и инспектором, которым все-таки хотелось решить дело полюбовно, без заявления в милицию.
– Как вы детей воспитываете? Почему такие выродки вырастают?
– Мы – учим, воспитывать в семье должны, – напомнил директор.
– Ах, в семье?! Все правильно, нынче школы не способны воспитывать! Да и учат из рук вон плохо! Ну, и где тогда его мать? – рявкнула женщина. – Хочу в глаза посмотреть! Вырастила такого сыночка!
У Никиты от злости сузились глаза.
– У Кларского нет матери, – встряла инспектор по делам несовершеннолетних.
Женщина самую капельку растерялась. Мама второго мальчика жалостливо глянула на Никиту.
– Отец тогда где?
– Сидит, – негромко проинформировал ее директор.
– Кларский – подросток из неблагополучной семьи, – добавила со вздохом инспектор. – Отец сидит, старший брат. Его дедушка с бабушкой воспитывают.
– Они уже совсем старенькие, – ловко вклинилась в разговор классная руководительница, желающая хоть как-то защитить ученика. – Больные, их тревожить не надо. Давайте уж так с Никитой разберемся. И без заявления.
Пыл воинственно настроенный матери подостыл. Мать второго участника драки еще более жалостливо посмотрела на Никиту, и даже руки к груди прижала. Жалостью было пропитано все ее румяное круглое добродушное лицо, как ромовая баба – ромом.
– Им живется не слишком хорошо, – продолжала классная. – Давайте войдем в положение мальчика. Конечно, его поступок – отвратителен, но все же примем во внимание тот факт, из какой он семьи.
Никита, услышав это, словно окаменел. Тогда, наверное, и произошло полное его осознание себя и своей семьи, как неблагополучной. Он возненавидел это слово. Так же сильно, как и жалость. Кларский с ненавистью смотрел на тех, кто посмел его жалеть, а в его совсем еще юной душе клокотала злоба. Жалеют ущербных. А он – нормальный! Такой же, как все!
Они все стояли на солнце, а он – в тени.
Они все были белыми, а он – черным.
– Да, давайте, – сказала родительница второго избитого Ником парнишки. – Мальчику и так тяжело, давайте без заявления. К тому же все трое виноваты, раз кулаками махать стали. Я своего Ваньку знаю – он у меня в драки не прочь влезть.
Дело кончилось тем, что в душном, опаленном солнцем кабинете директора Никиту сначала долго по очереди ругали, а после так же долго и нудно наставляли на путь истинный, оставив после уроков. Потом уставший от всего этого балагана директор пригрозил Кларскому вылетом из школы и отпустил восвояси.
Тем майским солнечным днем Никита, понявший, что он далеко не такой, как все, долго сидел на крыше ярко-красного гаража, изредка прикрывая глаза от лучей ладонями с разбитыми после драки костяшками и сам себе твердя, что слезятся глаза именно из-за солнца.
Он всем своим сердцем не желал быть неблагополучным.
Никита сделал все, что мог, чтобы не казаться таким в университете. И да, пусть это была ложь – в первую очередь самому себе, но в то время он был счастлив. Только по-прежнему недолюбливал солнце. Возможно, оно ассоциировалось у него с жалостью?
* * *Никита смотрел на Нику, вспомнив, как давным-давно целовал ее, и у него в груди что-то болезненно сжалось.
«Прощай, глупая. А, знаешь, ты мне нравилась», – мысленно сказал он, последний раз посмотрев на невесту – не его, а чью-то, какого-то гипотетического недоумка, после поднялся с лавочки под заинтересованными взглядами молодых мамочек и неспешным прогулочным шагом пошел прочь со двора, повернувшись к окнам Ники Карловой спиной. В лицо ему дул ругающийся ветер.
