Кейт Хэнфорд - Никогда не поздно
Фэй взглянула на него, но в темноте трудно было разглядеть выражение лица.
– Я рада, что у вас с Бетси все было хорошо. Мне очень хотелось увидеться с тобой, когда я узнала, что она умерла, но…
– Что «но»? В правилах хорошего тона говорится, что первая любовь человека не может выразить сочувствие, когда умирает вторая?
– Извини, Рэй, но мне все-таки кажется, что у тебя было несколько больше, чем две любви.
– И ты ошибаешься, – возразил он таким тоном, будто сообщал кассирше, что она неверно сосчитала стоимость покупки. – Много женщин и две любви.
– Что ж, тебе повезло. Некоторые не могут найти ни одной.
– Боже мой, Фэй, – тяжело вздохнул он. – Почему с тобой стало так трудно разговаривать? Почему ты придираешься к каждому моему слову? Чего ты боишься?
– Всего. Когда-то я не боялась ничего, и, как показала жизнь, совершенно напрасно.
– Из-за одной-единственной идиотской, нелепой ошибки весь мир перевернулся – ты вышла замуж за нелюбимого человека, а я на всю жизнь лишился твоего общества. – Он издал хриплый смешок. – Такой суд вершили древнегреческие боги.
– Ты не можешь знать, какие чувства к Кэлу я тогда испытывала. А насчет общества – кто, по-твоему, сидит запертым в машине и внемлет каждому твоему слову?
– До чего же остроумны эти девушки со Среднего Запада! Фэй, ты помнишь свой двадцать второй день рождения?
Она закрыла глаза.
– Не надо, Рэй.
Она так хорошо помнила свой двадцать второй день рождения, так часто о нем думала. Рэй подарил ей куклу, похожую на ту, с которой она играла в детстве. Кукла держала в руках маленькую коробочку, в которой лежало тонкое колечко из переплетенных золотых и серебряных нитей. Это было обручальное кольцо. Ничего более дорогого Рэй в то время не мог купить, но она с радостью позволила ему надеть колечко себе на палец. Потом он поцеловал ее – она до сих пор помнила этот нежный и страстный поцелуй – и назвал своей драгоценной девочкой. В тот день он в первый раз сказал, что хочет быть с ней всегда, а она ответила, что любит его, что будет любить до конца жизни. Они занимались любовью всю ночь напролет, погружаясь в кратковременное забытье только для того, чтобы, проснувшись, ощутить с новой силой жар желания.
– Не надо, – повторила Фэй. – Не заставляй меня вспоминать. Все это было и прошло много лет назад.
Он молча завел машину. Когда они остановились перед ее домом в Санта-Монике, Фэй сделала движение, чтобы открыть дверцу, но Рэй взял ее за руку. Она чувствовала, что дрожит и не владеет собой. Теперь его лицо было освещено светом из окон ее дома. Таким серьезным она никогда его не видела.
– Рэй, я боюсь, что мне снова будет больно, – прошептала она. – Если я снова доверюсь тебе, как другу, а ты предашь меня… – Она остановилась, не закончив фразы, понимая, что кривит душой. Если Рэй снова войдет в ее жизнь, то не как друг.
Она улыбнулась через силу.
– Доверие, предательство… Я говорю как героиня «мыльной оперы». Рэй, спасибо за прекрасный вечер.
Она ждала, что он отпустит ее руку, выйдет из машины, откроет для нее дверцу, но он не шелохнулся.
– Пригласи меня на рюмку перед сном, – попросил он. – Представь себе, что мы разыгрываем сцену. Ты меня приглашаешь выпить, и я захожу на десять минут. Все в самом непринужденном светском тоне.
Она почувствовала, что у нее отяжелели руки и ноги.
– И какая у меня сверхзадача в этой сцене? – выдавила она из себя.
– Понять, что я не страшный, зубастый волк, а человек, с которым можно находиться с глазу на глаз и при этом не злиться и не смущаться. А моя задача – быть таким человеком и не пугать тебя.
– Ладно. – Она дружески пожала его руку и заговорила легким и непринужденным тоном: – Рэй, ты не хочешь зайти ко мне на минутку? Я угощу тебя рюмочкой на ночь.
Он выпустил ее руку, вышел из машины и открыл дверцу. Фэй открыла дверь и, когда они вошли в дом, бросила сумочку на столик в передней.
– Проходи, устраивайся поудобнее. – Она прошла в кухню и крикнула оттуда: – Что будешь пить?
– Бренди, – ответил Рэй. – Совсем немножко – мне ведь еще придется сидеть за рулем.
И тут она поняла, что сцена подошла к концу, не успев начаться, – у нее в доме не было ничего, кроме фруктового сока. Ее поразила ирония происходящего: она так старалась вести здоровый образ жизни, чтобы играть, а теперь не может играть по причине собственного усердия. Задыхаясь от смеха, она подошла к двери и с трудом выговорила:
– Рэй, ничего не выйдет. У меня нет бренди.
Он поднял глаза от журнала, который листал, и изобразил оскорбленное достоинство.
– А что есть?
– Грейпфрутовый сок. Низкокалорийный.
– Я с удовольствием выпью грейпфрутового сока, – сказал Рэй.
Она налила два стакана сока и поставила один перед Рэем со словами:
– Вот тебе рюмочка на ночь.
– Спасибо, – ответил он, отложил журнал в сторону и отпил из стакана. – Мэм, я столько раз слышал, какая вы восхитительная хозяйка. А теперь вижу, что те, кто взахлеб рассказывал о вашем гостеприимстве, сильно преувеличивали.
Фэй решила поддержать игру:
– Мистер Парнелл, вы, должно быть, слышали не обо мне, а о миссис Карузо. Вот она действительно могла предложить в любое время дня и ночи самые экзотические напитки, известные человечеству.
– Гм-м, да, я понимаю. Очередная ошибка. Это часто случается в моей профессии.
– Простите, что я вас разочаровала. – Ничего, ничего. Я отнюдь не разочарован. Фэй, скажи, пожалуйста, ты рада, что будешь играть? Ты ждешь этого?
Она поставила свой стакан на стол и села на ковер, обхватив колени руками.
– Вообще-то да. Я встаю с ощущением надежды и радости, но иногда, когда день подходит к концу, я теряю уверенность. – Вдруг у нее мелькнула ужасная мысль: – Рэй, я хочу, чтобы ты был честен с самим собой. Обещай, что, если у меня ничего не будет получаться, если ты увидишь, что я проваливаю роль, ты меня выгонишь. Обещай, что не будешь возиться со мной в память о прошлом.
Рэй задумался на мгновение, потом улыбнулся улыбкой, от которой в комнате вдруг словно стало светлее.
– Я никогда бы не стал настаивать на твоем участии в фильме, если бы существовала хоть малейшая возможность неудачи. Фэй, я много всего о тебе думал в эти годы, но никогда не думал, что ты бездарная актриса.
– Все равно, обещай.
– Твой агент станет возражать. – Обещай.
– О, Господи, – простонал Рэй. – В письменном виде?
– Нет, достаточно устного заверения.
Он положил руку на журнал, как на Библию, и торжественным тоном произнес:
– Я, Рэймонд Патрик Парнелл, клянусь, что если юное дарование, в дальнейшем именуемое Фэй Макбейн, проявит себя как бездарная, некомпетентная, отвратительная актриса, я сниму с нее все обязанности по отношению к проекту под названием «Дочь сенатора».
